Онлайн книга «Обитель»
Разговоры его всегда носили характер ругательный и беспокойный: советскую власть он не любил изобретательно, разнообразно и не скрывал этого. Однако к теме подходил всякий раз издалека. – Как всё правильно устроено в человеческом букваре, – объяснял Зиновий цинготному больному с жуткими ранами на дёснах, которые батюшку нисколько не смущали. – Переставь во всём букваре одну, всего единственную буквицу местами – и речь превратится в тарабарщину. Так и сознание человеческое. Оно хрупко! Человек думает, что он думает, – а он даже не в состоянии постичь своё сознание. И вот он, не умеющий разобраться со своим сознанием, рискует думать и объяснять Бога. А Богу можно только внимать. Перемени местом в сознании человека одну букву – и при внешней благообразности этого человека скоро станет видно, что у него путаница и ад во всех понятиях. Вот так и большевики, – переходя на шёпот, продолжал батюшка. – Перепутали все буквы, и стали мы без ума. Вроде бы те же дела, и всё те же мытарства, а всмотреться если – сразу видно, что глаза мы носим задом наперёд и уши вывернуты внутрь. Жилистый монах из бывших соловецких, неприметно пришедший забрать бельё излеченного и отправленного назад в свою роту лагерника, зацепился как репей за одно слово разглагольствующего батюшки и взвился так, словно давно был к этому готов и слова припас: – А чего вы жалуетеся? – даже притоптывая ногой в грязном сапоге, говорил он. – Мы и до вас так жили тут на Соловках, и даже тяжелее. Вставали в три утра – а вы тут в шесть! И работали до темноты. Рабочих-трудников монахи гоняли не меньше, чем вас – чекисты! Батюшка Зиновий немедля стих и спорить не стал. Артём приподнялся на своём диване и взглянул на владычку Иоанна. Ему хотелось услышать пояснения случившейся перепалки. Тот готовно отозвался на взгляд Артёма – как ждал. – Островом белых чаек и чёрных монахов называли Соловки, – сказал батюшка Иоанн через минуту. – Им тяжело тут было, правда. – Так вы на его стороне? – негромко спросил Артём про монаха. – Нет никаких сторон, милый, – ответил батюшка Иоанн. – Солнце по кругу – оно везде. И Бог везде. На всякой стороне. – И на стороне большевиков? – спросил Артём. Ответы батюшки ему не очень нравились. Батюшка Иоанн улыбнулся и, похоже, решил начать сначала: – Монахи и в прежние времена испытывали недостаток любви к священству. Они же в безбрачии живут, в неустанных трудах, в немалой скудости. Наверное, они считали, что имеют право упрекнуть кого-то из нас в потворстве плоти. Что ж, и я не скажу, что всё это напраслина. Но здесь, на Соловках, многие монахи, как закрыли большевики монастырь, пошли в услужение к чекистам. Теперь они, милый, числятся в ОГПУ – помощниками по хозяйству – и предерзостно ведут себя с заключёнными архиереями, будто свершая тайное своё отмщение. А за что мстить нам? Всякий из нас на своём месте. Мы в тюрьме – они на воле. – Этот монах ругался, что их воля всегда была как ваша тюрьма, – сказал Артём. Владычка Иоанн покивал головой, улыбаясь тепло и беззлобно. – Будет великое чудо, если советская власть преломит все обиды, порвёт все ложные узы и сможет построить правильное общежитие! – ответил он так, словно напел небольшую музыкальную фразу. – Где их воля будет как наша тюрь… – насмешливо начал Артём, но батюшка Иоанн приложил палец к губам: тс-с-с. Артём наконец догадался, что батюшка просто не хочет прилюдно разговаривать на все эти трудные темы. – Слушай этого обновленца! – вдруг выкрикнул со своего места батюшка-побирушка, обладающий, как выяснилось, хищным слухом. – У него попадью красноармейцы снасиловали – а он всё про общежитие рассказывает! Слушай его, он тебе наговорит! Артём боялся взглянуть на владычку, но, когда всё-таки повернул голову, увидел, как батюшка Иоанн тихо сидит, переплетя пальцы и шепча что-то. Дождался, пока ругань прекратится, поднял глаза и снова улыбнулся Артёму: вот, мол, как. * * * – Нашёл рубль? – спросил Жабра вечером: как чуял. – Нашёл, – сказал Артём не своим голосом, немедленно почувствовав душное и томительное волнение. Когда принесли ужин, блатной снова направился в сторону Артёма, но оказалось – не к нему. Жабра присел на диван к Филиппку и попросил, прихватив пальцами его миску: – Погодь, не ешь! Дай-ка. Филипп, ничего не понимая, отдал свою миску: Жабра поднялся и пошёл с ней к себе. По дороге он съел всё, что лежало в миске, и, развернувшись ровно возле своего дивана, принёс назад пустую посуду, вложив её в руки Филиппку. Всё это было так нагло и просто, что Артём против воли улыбнулся – улыбкой косой и удивлённой. Заметив эту улыбку, блатной кивнул Артёму, как сообщнику. Ситуация была дурная и нелепая. Едва ли Артёму пришло бы теперь в голову заступаться за кого бы то ни было… но сообщником Жабры он точно не желал выступать. И так получилось, будто выступил. “Как будто я из-за рублёвой на всё это смотрел молча!” – раздражался Артём. Филиппок минуту оглядывал свою миску, а потом тихо заплакал. Ничего не видевший, но заметивший плачущего соседа владычка Иоанн поднялся и, прихрамывая, пришёл со своего места. – Что такое, милый? – спросил он Филиппа. – Да ничего, – ответил Артём, почувствовав, что перед владычкой ему всё-таки будет стыдно за всё это. – На, жри, – он сунул свою нетронутую миску Филиппку. И тот принял дар. – Что такое? – спросил владычка уже Артёма. – Голодный, – ответил он. Быстро и всхлипывая иногда, Филипп съел всё подчистую. “Пшёнка”, – сказал себе Артём, стараясь не смотреть, как едят другие. – Дойдёт тать в цель – поведут его на рель, – вдруг сказал Филипп громко. Артём поначалу и не понял, к кому он обращается, о чём говорит. Поразмыслив, догадался, что слова обращены к Жабре. Но ещё глупее было то, что Филипп снова воспринял Артёма почти как заступника – потому и поднял голос. Жабра, к счастью, не догадался об этом. Филипп протянул миску Артёму. – Чего тянешь? – спросил он раздражённо. – Иди мой, помытую вернёшь. Только когда Филипп стал подниматься, Артём медленно вспомнил, что тот вроде и не вставал до сих пор. По палате точно не бродил, а всё спал или тупо глядел в потолок. Самодельный костыль лежал под диваном у Филиппка: опираясь на него, он поднялся и, неловко взяв миску, сделал первый шаг. Одна нога ниже колена была у него ампутирована. – Блядь! – выругался Артём, рывком сев и ощутив резкую боль в рёбрах. – Блядь! – повторил он на этот раз уже от боли. |