Книга Верный муж, страница 4 – Мария Метлицкая

А она – ни одного вопроса – ни-ни.

– Есть будешь, Гришенька? Я уже щи подогрела.

И еще было – квитанцию она в кармане его пиджака нашла. Перед химчисткой карманы вывернула. А там квиток о почтовом переводе на сумму тридцать рублей. Серьезная сумма. Получатель – какая-то Э. Минц. Или какой-то? А адрес – город Калуга. Кто этот Минц? Раньше она про такого не слышала. Или – такую?

Две ночи не спала и все-таки решилась. Показала мужу квиток и задала естественный для любой женщины вопрос.

Он смутился и даже покраснел – чуть-чуть. Сказал резко:

– Родственник. Бедный и одинокий. Иногда… Иногда, – повторил Григорий Петрович, слегка повысив голос, – я ему помогаю. И на тебе, кстати, это никак не отражается, заметь! Ни на тебе, ни на дочке! А по моим карманам впредь прошу не лазать! Убедительно прошу! И в вещах моих не копаться! – Голос его совсем окреп.

Надя тихо залепетала – да не копалась я, Гриша! Просто пиджак перед чисткой…

А через неделю муж принес ей путевку в Германию – на работе выпросил.

Как извинился, что ли. И как на такого мужа обижаться? Грех, одно слово.

В ГДР она, разумеется, поехала. Поездка была интересная, насыщенная. По музеям, городам – всю Восточную Германию проехали. И подруга у нее там появилась – первая, с кем она о жизни своей и тревогах поделилась – так вышло.

Долго этот Минц не давал ей покоя, много месяцев. А новая знакомая оказалась женщиной мудрейшей – за спиной три брака, и все счастливые, смеялась она.

– А что же вы тогда от хороших мужей уходили? – удивилась Надя.

– А следующий лучше предыдущего оказывался, – опять смеялась новая приятельница.

Звали ее Эра Львовна. Было ей за пятьдесят, и работала она экскурсоводом в Музее революции. Говорила, что всю жизнь «брешет про героев Октября». На языке язвы должны появиться от такого вранья.

Про почтовую квитанцию для загадочного Минца она Наде сказала так:

– Забудьде. Скорее всего, это и вправду бедный родственник. Или приятель. Может, жалость. А может – долг. Кто знает? Такие закрытые и суровые люди, как ваш Григорий, часто оказываются в душе людьми трепетными и сентиментальными. А если это и грешки юности – так и бог с ними. Каждый человек имеет право на тайну. И вы, Наденька, тоже.

– Какие у меня тайны, – удивилась она. – Вся моя жизнь – как на ладони.

И почему-то успокоилась. Бог с ним, с этим Минцем. Откровения действительно не для ее мужа. Да и какая жена обрадуется, что от семьи отрываются деньги?

* * *

Однажды Григорий ей сказал:

– Спасибо тебе!

Она подумала, что про холодец, который он обожал. Заглянула в холодильник – лоток с холодцом был не тронут.

Она позволила себе уточнить:

– За что, Гриша?

– А за то, что жить не мешаешь! – ответил он.

Она тогда села на стул и полчаса не вставала. Даже молоко из кастрюли выкипело и запеклось коричневой коркой на новой плите. А запах стоял! Ну понятно – когда молоко убегает.

«Сомнительный комплимент, – подумалось ей. – Очень сомнительный». Можно долго переживать и искать в этом глубокий смысл. А переживать не хотелось. Так же, как и уточнять: «В смысле?»

И она выкинула эту фразу из головы. Не сразу, но выкинула. Пусть лежит на задворках вместе с этим самым Минцем – тю-тю!

Долго потом вспоминала наставления туристической подруги Эры: «Живи веселей! Неприятности сами в ворота постучат, без твоей помощи!» А сколько потом она удивлялась Гришиной сердечности и порядочности!

Когда заболела мама, устраивал в лучшие клиники, говорил, чтобы денег ни на что не жалела, ни на врачей, ни на лекарства. И похороны мамочкины обставил: гроб, отпевание, поминки в кафе. Потом памятник – камень выбрал не из дешевых, ограду кованую. Ни на чем не экономил.

Заставил Надю шубу пошить каракулевую – коричневую, которая была в два раза дороже заезженной черной.

И дочке – все самое лучшее. Джинсы, магнитофон, сапожки итальянские.

Правда, расстроила его Любаша – институт бросила и замуж выскочила. Но он слова не сказал – не попрекнул ни разу.

А Надя видела, как муж страдает, что единственная дочка неучем осталась и сразу замуж – да еще и за иностранца.

Правда, сказала ему:

– Не печалься, Гриша! Там, за границей, жизнь сытней и проще! Пусть ей будет полегче!

Он тогда взглянул, как полыхнул:

– Ты, Надя, дура! – В первый раз обозвал! – Там хорошо, где нас нет. А что внуков своих будешь видеть раз в пятилетку – об этом ты подумала? Считай, что нет у тебя теперь ни дочери, ни внуков.

А ведь прав оказался! И легко Любаше не было ни одного дня! Ни одного! Поняла – везде простому человеку несладко, если ты не богач.

Да и про внуков она думала. Когда их увидит? Впрочем, Любаше было совсем не до детей – самим бы выжить и выстоять. Что ж получалось? Никакого рая там, за границей, нет? Выходит, так. Надежда даже начала уговаривать дочку вернуться. Та ни в какую:

– Что ты, мама? О чем говоришь? Лучше будем биться за кусок хлеба там, чем у вас, в России.

Так и написала – «у вас». Поняла Надя, что о возвращении и говорить нечего, не вернется дочь.

Григорий Петрович болел долго, почти восемь лет. Всю жизнь прожил крепким мужчиной, даже простудами не болел. А после пенсии весь посыпался. Все и сразу – гипертония, язва, артрит и прочие прелести. Надя тоже стала прибаливать, но было не до себя. Муж стал требовать такого внимания и такой заботы, что даже не оставалось времени измерить себе давление.

Теперь он стал требовать строжайшей диеты, прогуливался в парке по часам, спать укладывался в десять вечера. Не забывал и про дневной сон. Давление мерил по десять раз на дню. Надя только и слышала пикание аппарата.

Сначала посмеивалась, а потом стала раздражаться. Один раз не сдержалась:

– Ну, что ты, ей-богу!

Муж обиделся и весь вечер с Надей не разговаривал. И язык свой она опять прикусила – нельзя с ним так. Такой вот сложный человек ее муж.

Два раза в год Григорий Петрович ложился в больницу – на обследование. Врачами был всегда недоволен – нет должного внимания. Одна врачиха, довольно, кстати, милая женщина, посоветовала ему заняться делом.

Он возмутился и опять обиделся (в том числе и на бедную и ни в чем не повинную Надю):

– Каким таким делом? Я всю жизнь работал! Пахал как проклятый. А сейчас, на пенсии, когда я стал инвалидом, меня в чем-то смеют попрекать?

– Ну, какой вы инвалид, Григорий Петрович? Это сильное преувеличение, – вздохнула врачиха и с жалостью посмотрела на Надю.

Надя свои проблемы от мужа скрывала – как и всю жизнь скрывала свои печали и горести. Однажды случился гипертонический криз. Пришлось вызвать «Скорую». Предлагали больницу – она написала отказ: