Онлайн книга «Бом-бом, или Искусство бросать жребий»
|
— Годится, — согласился Андрей. Выпили. Закусили сычужным пикантным — кажется, «Эмменталем». Герасим открутил от кисти восковую виноградину. — Скажи, братан, а гнев народный ты как, конкретно будишь или фуфлово — на кого Бог пошлёт? — Ничего я не бужу, — увяз зубами в сыре Андрей. — Ты брось, братан, вола вертеть. Я тебе не фраер ушастый. А предки как будили? — Кто ж их знает — их и спрашивайте. — Не ссы, мы сырки глотать умеем. Спросим. Всех построим и спросим. — Шкловский тоже в броневом дивизионе служил, — вспомнил почему-то Норушкин. — Ему Корнилов на Румынском фронте лично Георгиевский крест вручил. Он ещё потом в бензобаки броневиков гетмана Скоропадского сахар насыпал, чтобы жиклёры засрать. — Андрей вытянул из пачки сигарету. — А некогда в городке Шклове учительствовал и прислуживал в поповском доме крещёный еврей Богданко, принявший после имя Дмитрий, но известный больше как Тушинский вор. Ему в Калуге татарин Пётр Урусов голову сабелькой оттяпал, так что она в церкви на отпевании отдельно от тела лежала. — Норушкин глубоко затянулся. — А при матушке Екатерине, до старости не знавшей вина, а пившей одну лишь варёную воду, известны были фальшивые ассигнации шкловской работы. Их фабриковали в Шклове графы Зановичи, родом далматы, вместе с карлами генерал-лейтенанта Зорича. Их Потёмкину ростовщик Давидка Мовша сдал. Потёмкин мазурикам хвосты и накрутил. А вас, собственно, как зовут? — Герасим я, — удивился невежеству собеседника Герасим. — Я Шкловского твоего с Потёмкиным вместе на болту поперёк резьбы вертел, кто бы они по понятиям ни были. — И что, Герасим, подобно Орфею и другим великим героям древности, вы, чтобы построить моих предков, готовы спуститься в преисподнюю? — Ты, братан, не умничай, надо будет — спущусь. Закон такой: если маза пошла или/или — без базара выбирай смерть. Это не западло, — продемонстрировал знание самурайских предписаний Герасим. — А потом, я ж тебя пробивал: дядя у тебя есть. Не дубарь пока, хотя и на больницу пашет. — Когда тебя сразят на поле боя, — выудил Андрей в ответ из хмельной памяти максиму Ямамото Цунетомо, — ты должен следить за тем, чтобы тело твоё было обращено лицом к врагу. — Грамотно сказал, братан. Тут с приборами, завёрнутыми в салфетки, и двумя тарелками с дымящимися лангетами и золотистой картошкой-фри возле стола образовался Тараканов. Поставив тарелки перед Герасимом и Норушкиным, Вова отправил поднос на стойку, а сам сел за стол. — Спасибо тебе, Вова, — желчно поблагодарил Норушкин. В словах его читалось внятно: «Ну ты и сволочь, Вова, ну ты и гондон штопаный!» — Не за что. Сейчас Люба хлеб, минералку и красную капусту принесёт, — нарочито не замечая яда, вертел на столе пустую стопку Тараканов. — Очень, Андрюша, твои истории Гере понравились. Успех необычайный… Герасим, однако, виски Тараканову не налил, а вместо этого сказал Норушкину с досадой: — Жаль Вовчика с нами нет. — Почему это? — опешил Тараканов. — Потому что шёл бы ты на хер и не лез в чужой базар. Вова обиженно, но гордо, как шуганутый с налёжанного места кот, удалился за стойку. Люба и вправду принесла хлеб, бутылку «Полюстрово» с двумя высокими стаканами и маринованную красную капусту в фаянсовой плошке. Герасим налил. — Я тебе дело предлагаю. Слышь, типа, компаньонами будем. — А что, собственно, вы от меня хотите? — Давай на «ты», братан, — дружески предложил Герасим. — Давай. — Мне Аттилу завалить надо. Совсем он, падла, борзой стал. — Какого Аттилу? — Ну сказал! Ну прямо в поддых! Да Коляна Шадрунова, пахана рамбовцев. Погоняло у него — Аттила. — Ну так вали. Я-то при чём? Лучше бы ливизовской взял… — Нельзя. Мне пойла дешевле пятидесяти баксов за фуфырь по ранжиру не положено. Братва не поймёт. — Соболезную. — Ты, братан, погоди. Ты, типа, меня слушай. На-ка вот, минералкой запей. Аттила — авторитет конкретный, и команда у него реальная. Если я его закажу — рано или поздно об этом разнюхают. Тогда — кранты. По понятиям нас уже не развести. Такая молотильня пойдёт — Куликово поле, блин, бой Руслана с головой. А если ты на него гнев народный сольёшь — это ж другое дело. Мы ж тогда с тобой такой участок расчистим, мы ж под себя такую территорию загребём… — Герасим, ты дурак? — Фильтруй базар, — набычился Герасим. — Как компаньон компаньона предупреждаю. — Ты сам Божий дар с профитролями не путай. Представь только, что братва свои дрязга не калашами, а водородной бомбой утрясать будет. Это ж беспредел полный. Мозги наморщи — тут такой участок расчистится, что… — Ни барыг, ни братвы не останется, — смекнул Герасим. — Ни нас с тобой, компаньонов. — Да, братан, это не по понятиям. Снова заиграла живая музыка: снятый один в один, как по канону писанная икона, Боб Марли — «I Shot The Sheriff». Герасим налил в стопки виски и внезапно хохотнул в лангет. — Ты что? — удивился Норушкин. — Да представил, блин, как бригадир на стрелку тереть с водородной бомбой в багажнике катит! — Живое воображение. Только в нашем случае, мне кажется, ещё смешнее будет. Всю страну размазать можно. Не в миг, конечно, а постепенно, со смаком… — Ну, давай, типа, за бронетанковые войска, — поднял стопку Герасим. Выпили. Принялись за лангет. — И что, никак там с настройкой не поиграть? — спросил Герасим. — Чтобы наводку скорректировать? — Да где там-то? — не выдержал Андрей. — В Побудкине твоём, братан. Мне ж Вовчик пересказывал. Андрей задумался. — Бесполезно. Когда Господь сотворял Россию, он о такой мелкой гниде, как рамбовцы, не думал. — Так ты, может, не знаешь просто, как там управляться нужно? — Откуда ж мне знать? Из чёртовой башни назад никто не выходил. Не нашлось для них Вергилия. Или этого, как его — Тересия. Или нет, это вроде была тень Антиклеи… — Надо же, сколько у тебя в репе мусора скопилось. — И не говори. Никак бачок не вынести. Герасим «наморщил мозги», после чего снова наполнил стопки. — Стало быть, ты Аттилу валить не будешь? — Нет, не буду. Вычёркивай меня из компаньонов. — Ладно, братан, — Герасим ткнул пальцем в сцену, — как тот волосатый поёт: вольному воля, упёртому — пуля. — Он не о том поёт. Он поёт, что готов отсидеть, если виновен. |