Онлайн книга «Цыганочка, ваш выход!»
|
– Если можно, то, что вы пели тогда на концерте у нас… Помните? – «Интернационал»?! – пробормотала Нина. И совсем растерялась, впервые за всё время их знакомства увидев, как Наганов улыбается. Эта широкая, совсем мальчишеская улыбка сильно меняла его жёсткое, грубое, некрасивое лицо, разом напомнив Нине о молодости её сурового поклонника. – Чему ж вы смеётесь? – нарочито обиделась она. – Неужто мы тогда так худо спели? – Худо спеть вы, Нина, не можете, – всё ещё улыбаясь, заверил Наганов. – Но лучше всё же что-то другое. – Ну, тогда… Тогда… – Нина задумчиво перебрала струны, вспоминая полузабытый аккомпанемент. За окном совсем стемнело, в комнате, несмотря на открытое окно, было душно, и Нина подумала, что скоро опять начнётся гроза. Словно в подтверждение этих мыслей, за окном глухо, мрачно громыхнуло, порыв ветра дёрнул занавеску, и слабая вспышка осветила тучи над Таганкой. Первый аккорд гитары слился с рокотом грома. Нина запела: День и ночь роняет сердце ласку, День и ночь кружится голова, День и ночь взволнованною сказкой Мне звучат твои слова. Только раз бывает в жизни встреча, Только раз судьбою рвётся нить, Только раз в холодный зимний вечер Мне так хочется любить… Капли дождя слабо, вкрадчиво застучали по тёмным листьям в саду. Странно тихо было в бывшем петуховском доме. Наганов сидел, не двигаясь и не улыбаясь больше, подавшись к Нине через стол и глядя в упор, но ей больше не было жутко под взглядом этих прозрачных, словно весенний лёд, глаз. «Не влюбиться бы в него…» – мелькнуло вдруг в голове, и Нина испугалась собственных мыслей так, что чуть не выронила гитару. Но, посмотрев на Наганова, она поняла, что тот не заметил её растерянности и слушает всё так же внимательно. Когда Нина закончила петь, он не отвёл глаз, и Нина, натянуто улыбнувшись, забегала пальцами по струнам, с готовностью отозвавшимся мягким перебором. – Как же вы хорошо играете… – медленно сказал Наганов. – А я вот всю жизнь мечтал научиться… Да теперь уж, видно, поздно, не по годам. – Вовсе нет! – радуясь прервавшемуся молчанию, возразила Нина. – Мой дед из табора пришёл в хор, когда ему двадцать лет было, и через год уже играл как бог! Вот честное слово! А вам сколько лет, Максим Егорович? – Двадцать семь. – Всего-то?! – вырвалось у неё. Тут же Нина сообразила, что её изумление может его обидеть, и поспешно спросила: – Вам не приходилось ли играть на балалайке? Наганов ответил не сразу, и Нина заметила, как он едва заметно нахмурился. – Играл… было дело. Но очень давно, в деревне ещё. Вам это смешно, Нина? – Вы обиделись? – растерянно спросила она. – Но я, честное слово, в мыслях не держала вас обижать… Я потому спросила, что у балалайки строй такой же, как у семиструнной гитары. То есть расположение пальцев будет тем же, и… – Как это может быть? – недоверчиво, всё ещё хмурясь, спросил Наганов. Нина протянула ему свою гитару. – Возьмите… Да-да, точно так же, как балалайку. Не бойтесь, она ненамного тяжелее. Видите, как просто? – Нина торопливо обошла стол, встала за спиной Наганова, с опаской держащего её изящную краснощёковскую семиструнку, и, поколебавшись, опустила свою руку на его пальцы. – Вот, именно так… Берите аккорд, не бойтесь. Да сильнее же, гитара – дело мужское, в хорах одни мужчины играют, тут сила нужна! Звонче, ну! Хорошо, а теперь вот так… и так… Видите, это уже наша «венгерка» получается! Всего-навсего три аккорда – и вот такой переходный, совсем простой… Помните Аполлона Григорьева? «Как тебя мне не узнать – ход твой в ре-миноре и мелодию твою в частом переборе»! – радостно прочла она знакомые с детства строки. – Я, знаете ли, никогда не могла понять, почему романс сделали из первых строк? Ну, что в этом особенного – «Две гитары, зазвенев, жалобно заныли, с детства памятный напев, милый друг мой, ты ли?» Чепуха охотнорядская! – А как же будет дальше? – медленно, снизу вверх глядя в её лицо, спросил Наганов. Нина широко улыбнулась и продекламировала: Эх ты, жизнь, моя жизнь, Сердцем к сердцу прижмись, На тебе греха не будет, А меня пусть люди судят, Меня бог простит! Неужели не лучше? У меня, когда я девчонка была, от этих слов просто сердце останавливалось! – Тут Нина опомнилась, смутилась и довольно неуклюже закончила: – Ну, да что об этом… Давно всё было. А у вас, смотрите, как хорошо получается! Покупайте гитару, Максим Егорович, учитесь! Ещё будете Пушкина под гитару петь, коль уж он вам нравится. «Под вечер, осенью ненастной», например, – бабушка моя его чудно пела. Или вот недавний, очень модным был перед войной: «Мой голос, для тебя и ласковый, и томный…» Мою сестрёнку младшую с ним просто на руках носили! А ещё есть: «Я вас любил…» Его мой муж пел всегда, это мужской романс. Но я иногда ему вторила. – Можно послушать? – коротко спросил Наганов. Нина приняла у него из рук гитару, положила на колено, взяла аккорд, вспоминая довольно сложный аккомпанемент. Мельком подумала, что впервые будет петь пушкинский романс, да ещё не вторкой, а сольно. Впрочем, цыган ведь рядом нет, гадость после сказать некому будет… Строки были светлыми, чуть печальными, понятными, знакомыми с детских лет. В саду, нарастая, шуршал дождь, слабо вспыхивали молнии за заставой. Я вас любил. Любовь ещё, быть может, В душе моей угасла не совсем. Но пусть она вас больше не тревожит, Я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безумно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим, Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам бог любимой быть другим… Последние слова Нина спела почти шёпотом, взяв едва слышный, затухающий аккорд на струнах, и в комнате повисла тишина. Нина опустила гитару на колени, вопросительно взглянула на Наганова. К её облегчению, он больше не смотрел на неё в упор и сидел, отвернувшись к открытому окну. – Вам понравилось, Максим Егорович? – наконец рискнула спросить она. – Да, – не сразу отозвался он. – Я это стихотворение знаю, читал. Но не думал, что его можно вот так… спеть. Вы извините, я, может быть, неправильно выражаюсь. Знаете, Нина, я до сих пор не верю, что всё это случилось… и продолжается. – О чём вы? – снова слегка испугалась она. – О нашем с вами знакомстве, – без улыбки ответил Наганов, отодвигаясь в тень от света керосиновой лампы. – Ведь не случись революции, войны… Я бы, верно, никогда не смог с вами познакомиться. Вы же были известной певицей, артисткой… я – пехотой серой. Так бы я до смерти и таскал карточку вашу в кармане. Ну, может, на концерты ваши ходил бы. На галёрку. А сейчас… «А я-то как поверить не могу…» – в смятении подумала Нина. Вслух же сказала: |