Онлайн книга «Цыганочка, ваш выход!»
|
– Не смейте оскорблять меня, товарищ комполка! – Держите себя в руках, товарищ комиссар! Несколько мгновений Рябченко и Коржанская смотрели друг на друга. Затем товарищ Ванда, вполголоса выругавшись по-польски, сказала: – Не стоит нам, думаю, разводить дискуссию о том, кто и где больше воевал. Хочу лишь напомнить вам, что, пока мои люди преследовали по степи Стехова, ваши успешно дезертировали. Это факт. – Это НЕ факт! – сердито возразил Рябченко. – Во-первых, двадцать шесть человек – ещё не весь полк. Во-вторых, дезертиров на войне, к несчастью, всегда хватало. Если их поймают, с ними поступят по всей строгости революционного закона. А в-третьих… – Он умолк, отвернулся от Коржанской, слушающей его с саркастической улыбкой. Несколько раз медленно прошёлся вдоль стены. – Ну же, продолжайте, товарищ Рябченко! – с усмешкой подбодрила комиссар. – В-третьих, будет то, что ваши бойцы категорически отказываются расстреливать контру! И не один раз, а систематически! Мотивируя это, видите ли, тем, что «по безоружным не стреляют»! Что это за кодекс чести короля Артура в вашем полку, Григорий Николаевич? Что за белоперчаточные замашки?! – Мои бойцы привыкли рубиться в боях, – сквозь зубы сказал Рябченко. – И трусов у меня в полку не было никогда. Кстати, и дезертиров тоже. За всю войну человек пять от силы набралось бы. – Не морочьте мне голову, товарищ комполка! – снова вспылила Коржанская. – Пять человек за всю войну – и двадцать шесть за минувший месяц?! – Именно так. Думаю, вы догадываетесь, в чём дело. Коржанская снова иронически приподняла тонкие брови. Когда молчание уже начало затягиваться, она отвернулась к окну. Холодно сказала: – Вы чистоплюй и анархист, товарищ Рябченко. А я не такая дура, как вам, видимо, кажется. Когда я ехала к вам на место убитого Лагутина, меня предупредили, что с вами могут быть проблемы. Это даже странно: абсолютно пролетарское ваше происхождение – и замашки выпускника кадетского корпуса. Что вы развели в полку?! Почему ваши бойцы смотрят на меня как на сатану и цедят сквозь зубы, что расстреливать пленных и заложников недостойно?! И ссылаются при этом на комполка! Не много ли вы взяли на себя, товарищ Рябченко? Свои сомнительные убеждения вы ставите выше линии партии, выше указаний ВЦИК и товарища Ленина?! – Лично мне никаких указаний о расстреле пленных от товарища Ленина не поступало, – очень медленно, тщательно выбирая слова, сказал Рябченко. Загорелое лицо его казалось спокойным. – Я два года на Южном фронте, и всё это время от моего начальства шли приказы переправлять пленных в тыл. А тех, кто согласен перейти на сторону Красной армии, брать в полк. Что я и делал. А своих бойцов я учил не позорить Красную армию грабежом населения и… – Это ваши-то не грабят население?! – взвилась Коржанская. – Да я в первый же свой день в полку объезжаю средь бела дня хутор – и вдруг из кустов прямо на меня вываливается этот ваш… – Лыбатько. – Он самый! Вот с такой курицей под мышкой! И при виде меня доблестно драпает! Я, разумеется, велела арестовать, разоружить, доставила его к вам, надеясь на соответствующие меры, а вы!.. – Что – я? – Рябченко поднял на комиссара абсолютно серьёзные чёрные глаза. – Цыпу мы с бойцом тётке вернули. Она его, между прочим, треснула по морде сковородником и меня тоже грозилась достать! Решительная такая гражданка… – А вам непременно нужно было самому позориться с этой несчастной «цыпой»! У Лыбатько есть командир части! – Якимов ранен, в лазарете. А до него именно я был у Лыбатько комроты, так что разобраться с тёткой было именно моей обязанностью. Лыбатько потом по моему приказу связали и заперли в сарае… – Ну да, ну да! А вечером вы пришли к нему в этот сарай и орали так, что в Ростове было слышно! Мол, ещё одна курица, петух или головастик у мирного населения – и вы его лично расстреляете перед строем! – Я что-то не то орал?.. – …А поскольку мне рассказывали, что вы никогда не повышаете голоса на бойцов, то, подозреваю, это был спектакль именно для меня! Лучше бы вы действовали как полагается командиру регулярной Красной армии!!! А вы вместо этого, прооравшись, закрываете дверь и проводите с арестантом три часа неизвестно за какой беседой! Уже под утро я заглядываю туда – а легендарный комполка Рябченко, оказывается, дрыхнет на соломе! В компании провинившегося бойца! Храпят оба так, что крыша шатается! И ординарец с винтовкой рядом стоит и бдит вовсю, чтоб никто товарища комполка не беспокоил! – Ну, тут виноват… Не спал две ночи до этого. – Не паясничайте, Григорий Николаевич! Вы не подумали о том, что Лыбатько мог элементарно вас застрелить и смыться? – Лыбатько – меня?! – удивился Рябченко. – Что он – бандит? И из чего застрелить, коли вы его разоружили? – Из вашего же «нагана»! – Да не было у меня никакого «нагана»! Чтоб я к своим бойцам входил с «наганом»?! Коржанская только вздохнула. Помолчав, сердито продолжала: – А через час я вижу этого самого Лыбатько, рубит дрова возле кухни с довольной рожей, как ни в чём не бывало! Вы его даже не наказали! – Ванда Леховна, мы ведь не в Белой армии, – заметил Рябченко. – И отодрать его нагайкой я никак не мог… Хотя, пожалуй, не мешало бы. Другого наказания Лыбатько, ей-богу, не заслужил. Я его знаю с восемнадцатого года, храбрый боец, за товарища душу положит. Не всегда сознательный… Но это у него обычно с голодухи. – Вы всегда таким образом покрываете своих людей? – съязвила Коржанская. Рябченко коротко взглянул на неё, перестал улыбаться. – Я, товарищ комиссар, никого не покрываю. Если бы Лыбатько после этого поймали снова, поверьте, я бы выполнил своё обещание насчёт расстрела. Но этого не понадобилось. Краж головастиков больше не было, и я не понимаю… – Всё вы понимаете! «Головастиков»… Вы распустили полк! Вся дисциплина держится только на вашем личном авторитете! И не говорите мне об их революционном сознании, его и в помине нет! Кто в Бердичеве устроил еврейский погром с вашего ведома? Сам командарм тогда приезжал разбираться! – С моего ведома – погром?! – Рябченко переспросил комиссара очень тихо, но, взглянув в его лицо, она невольно осеклась. – Напомню, что погром этот был прекращён лично мной! И из третьей роты было расстреляно за это двенадцать человек зачинщиков! По решению Ревтрибунала! А роту собирались расформировать по приказу командарма! Однако приказ был отменён… – …потому что эти ваши погромщики всей ротой валялись у командарма в ногах! И выли, как бабы, что пусть накажут как угодно, только чтоб от вас не забирали! Тьфу! – Неправда, никто там не валялся! – Валялись-валялись! И выли! Как при царском режиме! И командарм их крыл по матушке так, что… что… – …в Ростове было слышно, – подсказал Рябченко. |