Онлайн книга «Сиамский ангел»
|
— Ну-ка, встань, сударыня, — приказал отец Василий. — Потом хоть до утра с ним сиди, а сейчас — пусти! Прасковья, поставив свечу на уборный столик, наклонилась и силой подняла хозяйку. — Веди ее прочь, — отец Василий шагнул трижды и навис над Андреем Петровичем. — Давно он без памяти? — Таким и привезли, — ответила Прасковья. Батюшка склонился над ним, замер, склонился еще ниже. Выпрямился. — Веди, веди ее прочь! То ли голос отца Василия невольно дрогнул, то ли Аксюшу осенило — но она кинулась к Андрею Федоровичу, распласталась по широкой постели, обхватила его руками и прижалась щекой к груди. — Нет, нет! — заговорила она неожиданно громким и внятным голосом. — Сейчас Даша лекарство принесет! Отойдите, не троньте его! Отец Василий поглядел на Прасковью и покачал головой. — Твоя воля, Господи… Опоздали… — Нет, нет, — продолжала утверждать Аксюша. — Какой вздор вы твердите, батюшка? Какой вздор? Сейчас принесут лекарство! Отец Василий опять наклонился над постелью и неловко погладил женщину по голове. — Встань, Аксюшенька, нехорошо. Пойдем, помолимся вместе… — Я вам, батюшка, молебны закажу, сколько нужно, во здравие, Богородице, целителю Пантелеймону, всем угодникам! Господь не попустит, чтобы он умер! Это только злодеи помирают без покаяния! — убежденно воскликнула Аксюша. — Разве мой Андрюшенька таков? Да назовите, кто лучше него, кто добрее него?! И вдруг вспомнила, отшатнулась от мертвого мужа, протянула к нему тонкую руку с дрожащими пальцами: — Разве он — грешен? — спросила неуверенно. — Нет же, нет, он меня любит, он не мог! Отец Василий поглядел на Прасковью — теперь уж он решительно не понимал, о чем речь. Но Прасковья не пожелала объяснять, что умирающего хозяина привезла в карете всем известная театральная девка Анютка. — Обмыть сразу же нужно новопреставленного, — сказал отец Василий, — на полу, у порога, трижды. Поди, поставь воду греть. Соломы охапку принеси — подстелить. Прасковья кивнула, но с места не сдвинулась. Священник не знал, чем бы еще помочь потерявшим всякое соображение женщинам. Ни Аксюша не рыдала по мужу, ни Прасковья — по хозяину, а было в их лицах что-то одинаковое — точно время тянется для обеих иначе, гораздо медленнее, и не скоро слова отца Василия доплывут по воздуху от его уст до их ушей. — Что же ты? — спросил Прасковью отец Василий. — Разве не видела, что с ним? Хоть бы отходную прочитать успели… Даже не вздохнула покаянно Прасковья — а продолжала глядеть на Андрея Федоровича и все еще сидящую рядом с ним Аксюшу в светлом, глубоко вырезанном платье с тремя зелеными бантами спереди и, по моде, с шелковой розой на груди. — Обмывать будете — не забудьте Трисвятое повторять, — чувствуя, что уходить сейчас нельзя, и не понимая, как же достучаться до двух словно окаменевших женщин, говорил отец Василий. — Потом в новое оденьте. За родней пошлите — чтобы с утра ко мне пришли насчет отпевания. Да ты слышишь ли?! — Да, — сказала вместо Прасковьи Аксюша. — Только этого быть не может, батюшка. Господь справедлив — и к злодею в тюрьму святого отца пошлет, чтобы злодей покаялся. И злодею грех отпустят! И злодею! Господь справедлив! Он моего Андрюшу так не накажет! Мы пойдем, батюшка, а вы его исповедуйте, соборуйте, причастите! Она вскочила и устремилась было к двери, но вдруг схватила остолбеневшего священника за руку. — Только поскорее, ради Бога! И кинулась прочь, и простучали по лестнице каблучки. — Беги за ней, дура! — крикнул Прасковье отец Василий. — Видишь ведь — с ума сбрела! Прасковья громко вздохнула. — За что Он нас так покарал? — спросила. — На все Его святая воля, — отвечал отец Василий. — Кабы я знал!.. * * * Катя прибежала к Маше спозаранку. — У Петровых-то горе! — сообщила. — Хозяин ночью помер. — Как так? — удивилась Маша, с самого утра уже причесанная и напудренная, хоть и не в платье, а в нижней юбке и платке, покрывающем грудь и плечи. — Вчера же я его видала — как он на службу ехал! — Вчера видала, а сегодня и нет его! — Катя перекрестилась на образа. — Пойдем, узнаем, может, по хозяйству помочь надобно. Поминки собрать… — Ты ступай, я следом. — А что еще стряслось… — Катя, вдруг передумав торопиться, присела на скамью. — Отец-то Василий с причастием и соборованием опоздал. Пока пришел — а там уж мертвое тело… — Ах ты, Господи!.. — Да… Они все же вышли вместе, и пришли к дому Петровых, и увидели у ворот две кареты — понаехала родня. Стайка соседок стояла там же, перешептываясь. — Прасковью выгнала-то… — За что?.. — А поди пойми… — А хоронить когда? — Завтра, поди. Коли ночью помер — как дни считать? — А до полуночи помер-то?.. Катя отошла в сторонку и Машу с собой повела. — Как бы к Аксюше пробиться? — спросила она. — На что тебе? — Боюсь я за нее. — Там найдется кому с ней сидеть. Но и Маша поймала вдруг это словно висевшее в воздухе предчувствие «недобра». Она хмуро поглядела на соседку. — Вот так-то и бывает, когда непутем любишь! Вдове-то о себе думать нужно. Повыть — да и успокоиться. А ей и неведомо что на ум взойдет! — Помолчи ты, Бога ради! По двору шла Прасковья, и сразу видно было — с расспросами и не подступайся. — Вот тоже, вдова нашлась… — шепнула неуемная Маша. Катя только посмотрела на нее сердито. Прасковья дошла до забора и словно только теперь поняла, что перед ней — преграда. Посмотрела направо, налево, будто ища того, кто уберет проклятый забор. Но такого не нашлось — и она осталась стоять, держась за доску и повесив голову. Катя, подойдя с другой стороны, положила ей руку на плечо. — А ты поплачь, — сказала тихонько. — Давай ко мне пойдем, посидишь у меня… бедная ты моя… Прасковья поглядела ей в глаза. — У нее, моей голубушки, — сказала, — волосики-то за ночь побелели!.. Я-то что?! А на нее гляжу — а у нее одна прядка темненькая, другая — беленькая… А мне-то что?.. Кто я?.. А она сидит и просит, чтобы не выносили… отец Василий, говорит, придет — исповедовать, причащать и соборовать… Нельзя, говорит, без исповеди… Нельзя с собой в могилу все грехи брать… А я-то что?.. Разве я виновата?.. А она-то знай, одно твердит — пусть лучше я, твердит, помру без покаяния!.. |