Книга Песня цветов аконита, страница 42 – Светлана Дильдина

— Но я…

— Тооши Нихина был его другом. Из тех, о ком забывают, когда они рядом, которые всегда под рукой. Да… единственным другом. Наверное, сам он понял это только сейчас. Я не могу назвать его добрым человеком.

Йири сделал протестующий жест. Он был испуган ее словами. Так нельзя говорить о Благословенном. Иримэ снова чуть улыбнулась.

— Ах… ты чудное дитя. Я не откажусь от своих слов. А ты… сумел сделать так, что он стал почти прежним, и столь быстро… Как тебе это удалось? Впрочем, можешь не отвечать. Думаю, ты и сам не знаешь. Пожалуй, я не буду спрашивать тебя ни о чем. Ты всего лишь жемчужинка в горсти драгоценных камней. Я хочу посмотреть, чем ты станешь. У меня лишь одна просьба к тебе — если в твоих руках есть что-то, могущее дать ему хотя бы малую радость, воспользуйся этим.

Она поставила свою чашку и взяла другую, плеснула в нее чего-то темно-вишневого. Протянула ему — словно младшему брату.

Его рука дрогнула. Влага в чашке тоже качнулась.

— Обещаю. Но я… ничего не могу. Не больше, чем… бабочка, — он бросил короткий взгляд на пролетевшего светлого мотылька. — Но я… постараюсь.

Прошла половина лета.

Он знал, какие праздники проводились при дворе, и даже слышал, как они прошли на этот раз. Он узнавал новости из разговоров с учителями — совсем немного, потому что ни он, ни они не стремились уклоняться от темы урока. Благословенный желал видеть его усердным учеником.

В комнате всегда стояли высокие цветы в узких напольных вазах. Запах масел в спальне был совсем легким и не заглушал ароматов сада. Окна до холодов не закрывали, однако в спальне по ночам завешивали тканью или опускали легкие жалюзи.

Йири давно привык к теплому климату Эйя. Дожди тут шли чаще, холодов зимой почти не было. Летом подолгу стояла жара.

* * *

Вернувшись, Юкиро вдруг заметил, что Йири изменился. Не внешне — он продолжал оставаться мальчишкой со взглядом айри. Но глаза стали темнее — и старше. От былой неловкости не осталось следа. Перед ним был уже не забавный зверек, а нечто иное. Поначалу сие не понравилось Благословенному. Он несколько дней звал Йири к себе, а потом перестал. Понемногу начал возвращать былое расположение, постепенно осознав, что перед ним — его собственное творение, хотя изделие еще подлежит огранке — и разве не подобает ценителю прекрасного довести его до безупречности?

— Подойди, — Юкиро выглядел суше, чем обычно. Йири робко сделал несколько шагов и склонил голову.

— Голову подними.

Он послушен — но глаза все же опущены. Он не чувствует за собой вины, но почему такой голос?

Руки мужчины касаются его шеи. А потом — холодный ветерок лижет полоску кожи, оставшуюся без ленты — украшения сии-ни. Он испуганно закрывает горло рукой и смотрит прямо перед собой отчаянными глазами. Потом опускается на колени, не убирая ладони от горла — и не на благодарность это похоже, а на мольбу о пощаде.

— Не бойся. Ты остаешься здесь. Ничего не изменится, — быстрее, чем обычно, произносит Юкиро.

А тот, на полу, безмолвен, но видно — дрожит. И это не неприятно Благословенному. Он может потратить немного времени — и успокоить его.

Ему было холодно, несмотря на то, что был конец месяца Лани, на то, что солнечные лучи заливали комнату, холодно и — страшно.

Он привык уже носить лаа-ни — одежду Несущих тень. Она была лиловой — или здесь, на Островке, цвета меда и янтаря. Горло без привычной шелковой ленты казалось беззащитным, словно по нему вот-вот полоснут ножом.

Однако он улыбался — легко…

На него надели блузу — тэлета, белую, с едва заметным розовым отливом, с вышитым на рукавах темно-вишневым узором. Такая же вишневая безрукавка была расшита серебристыми нитями.

На узкой части рукава сомкнулись браслеты из белого золота — в них были камни — гранаты.

— Нет, — прошептал он едва слышно. — Я не хочу…

На слова не обратили внимания.

Ему хотелось кричать.

Блестящие черные волосы Йири разделили на несколько прядей, свободно перевязали серебристыми нитями и скрепили драгоценной заколкой.

Теперь Йири выглядел юным придворным. Только лицо было цвета блузы.

Улыбка оставалась ласковой и отстраненной.

— Хорошо, — Благословенный положил руку ему на плечо. — Идем.

* * *

Ласточки летят по небу. Невесомые, серебристые — если сбоку смотреть. Быстрые. Они и за море летают. А потом — обратно, домой. Быть может, ему подарят радость — увидеть море. Когда-то он мечтал об этом. А теперь разучился мечтать.

По ночам в саду горели разноцветные фонарики, похожие на замерших светляков, а днем летали огромные бабочки, и больше всего было странных, черно-зеленых.

Деревья с огромными шершавыми листьями и туи с темными узкими веточками — всему находилось достойное место.

Но особенно — цветы. Их сажали под каждый сезон — свои, каждым уголком сада можно было любоваться часами. Садовники трудились не покладая рук.

Казалось, куда ни глянь, картина предстанет одна краше другой, и не было ничего лишнего. Тхай любили воду — в саду были фонтанчики, похожие на ракушки, маленькие бассейны с водой и ручейки, бегущие по выложенному камешками руслу.

Соседи тхай, сууру-лэ, подстригали кусты, делая их похожими на оленей, рысей и прочих зверей. Тхай не одобряли этого — они создавали живые изгороди, оплетали ажурные решетки и невесомые беседки вьющимися растениями. Беседки, похожие на парящих медуз и перевернутые венчики цветов.

И красная туя росла в саду — три маленьких дерева. Больше не надо. Ее ветки кладут в огонь, провожая того, кто уже не вернется, — и айри приходят за ним. А северяне в Тхэннин засыпают ветку землей. И айри приходят на зов. Если не сделать так или не сжечь веточку красной туи после, коли уж сразу не оказалось, — долго будет бродить душа…

В саду он виделся с Иримэ. Йири знал, что она просила повелителя разрешить им беседовать иногда — и это было позволено.

Незаметно для себя он почти привязался к этой всегда немного грустной женщине. Она часто посылала за ним — а как-то Йири решился сам окликнуть ее, увидев возле фонтана. На ней, как обычно, была серебристо-сиреневая накидка. Госпожа управляющая имела право на такие цвета. Йири знал уже: Иримэ — урожденная Первого круга, ее предки были родичами Золотого Дома. Выйдя замуж, она спустилась на ступень ниже, но все ее привилегии остались при ней, хоть и не могли быть переданы детям.

Иримэ, как всегда, приветливо кивнула ему. Ее руки, маленькие, аккуратно сложенные у груди, украшены были браслетами и кольцами с камнем-слезой, горным хрусталем.

— Иди сюда, мальчик.

Голос, грудной, переливчатый, как у горлицы, становился еще нежнее, когда она обращалась к Йири.