Онлайн книга «Чернокнижники»
|
Князь, не без колебаний, потянулся все же к колокольчику, располагавшемуся на субтильном, тонконогом столике рядом. Липунов проворно навел на него револьвер: — Оставьте! «Собственно, они могут попытаться и без князя, — мелькнуло в голове у Савельева. — Перестреляет нас троих к чертовой матери — и скроется. Опыт у него богатый. Не обязательно находиться в самом дворце, можно подстеречь сани на улице, бомбами забросать, пальбу открыть… Здесь о защите от подобных покушений и не думали никогда, потому что покушений таких и не бывало. Уж коли наши, прекрасно все о террористах зная, государя Александра Второго все же уберечь не смогли…» — Никому не двигаться! — прикрикнул Липунов, поводя револьвером. — Да кто ж двигается-то… — смиренно отозвался Тягунов, теребя лежащую перед ним комом салфетку. — Все тихонько сидят, куда ж против твоего пистолета попрешь… Вот оно как… Меня, волка травленного, обхитрить вздумал… Край салфетки вдруг полыхнул огнем, грохнул выстрел и Липунов с выражением даже не боли — огромного изумления на лице — стал падать, запрокидываясь, подламываясь в коленках, уронив руку, из которой со стуком выпал револьвер. Улыбка Тягунова была прямо-таки волчьей. Глаза Липунова тускнели, лицо застыло, он шумно рухнул… Три выстрела прогремели, едва не слившись в один. В руке отпрянувшей от дивана Нины тускло поблескивал «бульдог». Должно быть, укрытый прежде в пышном рукаве. Не ожидавший такого от женщины Савельев застыл в изумлении — а Тягунов рухнул лицом на стол, на салфетку с укрытым под ней оружием, да так и остался неподвижным, уткнувшись лицом в скатерть, нелепо свесив правую руку… И тогда выстрелил Савельев — дважды, навскидку, думая об одном: как бы не промахнуться. Не промахнулся. Хрупкая фигурка в пышном платье, выпустив револьвер, стала заваливаться на пол. Савельев так и стоял с пистолетом в руке. Князь издал нечто вроде звериного рычания — но на лице его была совершеннейшая растерянность, он застыл, откинувшись на спинку дивана, медленно осознавая происходящее. Дверь приоткрылась, просунулась чья-то встревожено-глупая рожа в пудреном паричке. Савельев прыгнул к ней, врезал по скуле рукояткой пистолета, прикрикнул: — Пшел вон! Его сиятельство лучше знают! Рожа моментально исчезла. Поплотнее прикрыв дверь, Савельев подошел к дивану, держа пистолет в опущенной руке. Князь поднял на него взгляд, в котором мешались разнообразнейшие чувства — ярость, боль, недоумение… — Все это — чистейшая правда, — сказал Савельев холодно, резко. — Она ему не сестра, а многолетняя любовница. И ты, Федька, им был нужен исключительно затем, чтобы помочь проникнуть с бомбами и пистолетами в Головинский дворец, когда там будет прием… — Да как ты смеешь так… — почти прошептал князь. — Какой я тебе Федька… Ты ж не купец… Не было ни сострадания, ни жалости — один только служебный долг. Да и не хотелось жалеть этого субъекта, своими забавами едва не вызвавшего (пусть и не ведая о том) грандиозный исторический катаклизм… А потому Савельев левой рукой, без малейших колебаний влепил его сиятельству оглушительную пощечину. И продолжал столь же холодно: — А кто ж ты еще, чадушко неразумное. Кот ученый? Федька-дурачок, и никак иначе… Его прошиб запоздалый страх, заставивший облиться холодным потом: если бы не Хомяков… господи, если бы не Хомяков, могло так тряхнуть Историю и Время, что от многого и от многих (в том числе от батальона, от него самого) не осталось бы ни следа… — Ты не купец… — повторил князь, уставясь на него ненавидяще, схватившись за побагровевшую щеку. — Танюша… — Да какая она Танюша, — грубо сказал Савельев. — И никакая не Колычева, конечно. Это его блядь, которую он тебе подсунул, чтобы ты размяк и сделал то, что им нужно было… — Мерзавцы, твари… — бормотал князь, уставясь в пространство. — Какие все мерзавцы, боже мой… Ты не купец… — Вот заладил… — сказал Савельев. — Ну конечно, не купец. Тайная канцелярия, — добавил он, не собираясь вдаваться в тонкости. — У нас она тоже есть. Тебе не пришло в голову, Федька? Ты что, в самом деле решил, что по Времени можно невозбранно шляться кому попало, как по большой дороге? Нет, шалишь… — он схватил князя за кружевной ворот и резко встряхнул. — Ну, приходи в себя живенько! Ты же не барышня, в конце-то концов… В армии служил, да и сейчас там числишься… Князь, судя по его затравленно-злобному взгляду, немного опамятовался. Спросил почти спокойно: — Чего же теперь тебе надо, скотина? После… всего этого? — Ты меня сейчас же проведешь в башню, — сказал Савельев. — Нет… — У меня, Федя, времени нет тебя обхаживать, как гусар — несговорчивую девку, — холодно сказал Савельев. — Проведешь. Иначе загоню пулю в лоб… — он замолчал, усмехнулся. — А, впрочем, зачем? Доводилось слыхивать про его светлость Алексея Иваныча Кушакова? Уж ты-то не можешь не знать сию персону… А может, слышал еще, что он давненько мечтает до тебя добраться? До колдуна этакого, кудесника злонамеренного? — Не выйдет… — Еще как выйдет, — сказал Савельев. — Пришлось мне свести с ним знакомство, знаешь ли. Теперь — выйдет. Умен наш Алексей Иваныч, коварен, да вот поди ж ты, простодушно полагает твои ученые занятия натуральнейшим колдовством и от своего мнения, чует мое сердце, ни за что не отступится. Либо ты меня слушаешь и мне подчиняешься, как рекрут унтеру, либо я тебя, поганца, без малейших угрызений совести представлю Кушакову. Он, пошаривши там, — Савельев кивком показал на потолок, — найдет уйму всевозможных колдовских штучек. И матушка в простоте своей все предъявленное посчитает именно что колдовскими штучками. Она женщина простая, суеверная, любого чародейства боится пуще смерти, тебе ли о том не знать… Этакого она и лейб-кампанцу не простит. И кончишь ты, Федька, на дыбе, под кнутом и горящими вениками — уж Алексей Ильич отведет душу… И в жизни не докажешь ты ни ему, ни Матушке, что тут не колдовство, а наука. Благо лежит у тебя там в плену сущий черт… Князь скрипнул зубами: — Ты и туда добрался? — А как же, — сказал Савельев. — Как-никак Тайная канцелярия, да вдобавок отстоящая от вас на сто сорок лет… Ну, решай быстрее, Феденька. Или будешь меня слушаться, или выдам тебя головой Кушакову. А сам, если ты еще не сообразил, растворюсь в воздухе, как не бывало. У меня на шее болтается в точности такая штучка, как у покойного Василь Фаддеича… Ну, сам пойдешь, или как? Князь зло отшвырнул его руку: — Убери руки, скотина! Сам пойду… «Что-то тут не без подвоха, — подумал Савельев, не сводивший пытливого взгляда с княжеской физиономии, вновь выражавшей смену разнообразнейших чувств, иные из которых расшифровке не поддавались. — Опомнился, точно. И что-то на уме… Ну, посмотрим. Будь там, в башне, нечто для меня опасное, нашли бы время и случай меня о том уведомить…» |