Онлайн книга «Алое и зеленое»
— Кэтел Дюмэй, уж наверно, был с экстремистами. — Да, он состоял в ИРА, он был очень смелый, командовал летучим отрядом. Ему было всего девятнадцать лет, когда он погиб. — Его убили в бою? — Нет. Один офицер из черно-пегих застрелил его ночью, в постели. Сын задумался. — Гражданская война. Ужасно, должно быть, когда это происходит на твоей родине. Ты тогда была в Ирландии? — Нет, я была замужем, жила здесь. И ты уже родился. Это было очень страшно. Твой папа говорит, что ирландцы ухитрились замолчать всю эту историю, и отчасти он прав. Об этом и думать нельзя без боли. — Ну, уж гражданскую войну в Испании никому не удастся замолчать. Этого мы не забудем. А брат Кэтела, как его, Пат Дюмэй? — О, он участвовал в восстании шестнадцатого года, был в здании почтамта вместе с Пирсом и Конноли. Его убили в бою в четверг на пасхальной неделе, накануне того дня, когда они сдались. Его убило снарядом. — А потом был еще один, англичанин… — Эндрю Чейс-Уайт? Он был не англичанин, а ирландец. — Почему-то я всегда считаю его англичанином. С ним что случилось? — Он убит при Пашендейле, в семнадцатом году. Был награжден Крестом за боевые заслуги. — Вспомнил. А его мать умерла от горя. — Уж не знаю, от горя умерла тетя Хильда или нет. Очень скоро после того, как мы узнали о смерти Эндрю, у нее обнаружили рак. — Сплошные герои, верно? — Они были невообразимо смелые, — сказала Франсис и судорожно сжала доску стола. — А все вожаки, Патрик Пирс и компания? — Почти всех расстреляли. Пирса, Конноли, МакДонага, Мак-Дермотта, Мак-Брайда, Джозефа Планкетта… а Роджера Кейсмента повесили. — Еще чудо, что де Валера уцелел. Да здравствует Дэв! Помнишь, ты нам так говорила, когда мы были маленькие? Франсис улыбнулась и разжала пальцы. — Да здравствует Дэв! Она ведь не так уж много думала о прошлом; но сейчас ей казалось, что эти мысли были с нею всегда, что в те месяцы, в те недели она прожила всю подлинную жизнь своего сердца, а остальное было доживанием. Конечно, это было несправедливо по отношению к детям и к человеку, рядом с которым она уже прошла такой долгий путь до этой будничной середины своей жизни. Те, другие, были овеяны красотой, которую ничто не могло затмить, с которой ничто не могло сравниться. Они навсегда остались молодыми и прекрасными, им не грозило ни время, ни двусмысленные поздние размышления, от которых тускнеет самое ясное молодое лицо. Они умерли каждый во всеоружии своей первой любви, и матери оплакали их, так неужели все было напрасно? Они были так совершенны, что она не могла в это поверить. Они отдали жизнь за все самое высокое — за справедливость, за свободу, за Ирландию. — Да, все-таки я их путаю, — сказал сын. — Ты, помнится, говорила, что в одного из них была влюблена. Это в которого? — Я? — сказала Франсис. — Я-то была влюблена в Пата Дюмэя. Она встала и отошла к окну, чтобы скрыть внезапно набежавшие слезы. Смотрела на ухоженный садик, на дома напротив. Слезы лились неудержимо, а в ушах грохотали, как грохотали они, разрывая ей сердце, всю ту страшную неделю в шестнадцатом году, раскаты английских орудий. 1965 |