Книга Дилемма Джексона, страница 8 – Айрис Мердок

— Господи, уже так поздно! Мне давно следовало всех вас выпроводить! Надеюсь, вы с женой будете проводить тут много времени, вы могли бы в здешней тишине писать свой исторический роман…

— Я не пишу никакого исторического романа…

— Вы ведь любите Хэттинг-Холл, правда?

— Да, я его люблю все больше… И Пенндин…

— Надеюсь, у вас будет много детей. Вы не сердитесь, что я об этом говорю? Сначала, конечно, мальчик…

Эдвард глубоко вздохнул, но, когда Бенет в порыве чувств схватил его за лацканы пиджака, рассмеялся.

Постепенно и остальные стянулись обратно к террасе и стояли, глядя, как время от времени, отделяясь от Млечного Пути, мерцая и угасая на лету, на землю падали звезды.

— Словно конец «Рая», — заметил Туан.

— Вы имеете в виду Данте? — спросила Милдред.

— Для нас это не конец «Рая», — возразил Бенет, — а его начало.

Они вернулись в дом.

После этого в кабинете поднялась страшная кутерьма: все желали убедиться, что каждый хорошо помнит свою роль на завтра. Слышались восклицания о том, как их мало и какая это будет прелестная скромная свадьба. Пастора ожидали лишь завтра утром, иначе Бенет непременно пригласил бы его на сегодняшний ужин! Сильвия уже нарвала букеты, а также приготовила большинство блюд и напитков.

— Как грустно нам станет, когда они нас оставят, — сказала Розалинда. — Эдвард не хочет говорить, куда они собрались, но я уверена, что это непременно будет Франция!

Бенет направлял гостей, выпроваживая их через гостиную в холл. Розалинде и Милдред предстояло отправиться в старую часть дома, где их поджидали привидения. Туан должен был спать в маленькой комнате для гостей в основной его части. Оуэн — вернуться в гостиницу «Короли моря», где он всегда останавливался, с незапамятных времен, как он говорил. Эдварда же дома ожидала последняя холостяцкая ночь! На эту тему все охотно шутили. Кто-то сказал, что Розалинда засыпает в библиотеке. Милдред стала подгонять всех, словно овец, к выходу. Там все принялись обниматься, целоваться, пожимать друг другу руки и разбирать пальто и шарфы.

— Ради бога, будьте осторожны, — напутствовал Бенет тех, кому предстояло сесть за руль. — Здесь поблизости может оказаться полиция, нельзя допустить, чтобы кого-нибудь арестовали и праздник был испорчен!

Появившаяся снова Розалинда подошла и открыла входную дверь. В ярком свете фонарей сверкали терпеливо дожидавшиеся хозяев верные автомобили: красный «ягуар» Эдварда и голубой «вольво» Оуэна. Розалинда сделала шаг назад.

— Ты на что-то наступила, — сказала Милдред. — Кажется, это конверт.

Розалинда подняла конверт.

— Кто-то принес его, пока мы болтали…

— Мы все время болтали! — воскликнула Милдред.

— Должно быть, это мне, — сказал Бенет. — Какое-нибудь предписание или предупреждение о просроченном счете!

Розалинда передала ему конверт. Он посмотрел на него, разорвал, вынул листок бумаги и стал читать.

Внезапно он опустился на стул. Еще с минуту остальные продолжали разговаривать, потом один за другим замолчали, глядя на него.

Первой заговорила Милдред:

— Бенет, что с вами? Что-то случилось?

Он вдруг сделался пунцовым, потом смертельно побледнел, дыша шумно и прерывисто, лицо, искаженное мукой, изменилось до неузнаваемости.

— Это удар или сердечный приступ, — встревожилась Милдред. — Бенет, с вами все в порядке?

— Письмо… — догадалась Розалинда, — Должно быть, кто-то…

Они сгрудились вокруг Бенета, который, все еще держа письмо в руке, наклонившись вперед и обхватив голову, ловил воздух ртом.

— Ему плохо! — закричала Розалинда. — Что с ним? Что с ним?

Бенет вдруг встал, слегка пошатываясь, рот у него был открыт. Потом, собравшись с духом и закрыв рот, он посмотрел на Эдварда, стоявшего позади всех у двери в гостиную, и двинулся к нему. Гости расступились, давая ему дорогу. Обернувшись, он сказал:

— Простите, не могли бы вы подождать где-нибудь в другом месте? — И, обращаясь к Эдварду, продолжил: — Прошу вас, пройдемте в гостиную.

Эдвард двинулся впереди. Бенет зашел в комнату вслед за ним и закрыл дверь. Остальные, растерянно потоптавшись на месте, направились в столовую, где стол все еще был уставлен остатками ужина. Розалинда и Милдред сели, держась за руки. Туан стоял, подняв руки к шее и пытаясь ослабить узел на галстуке. Оуэн налил себе бокал вина.

В гостиной Бенет подошел к широкому дивану и сел на него. Эдвард, пододвинув стул, сел напротив. Он дрожал.

— Это послание — вам, — сказал Бенет и протянул ему листок.

Эдвард прочел. Записка гласила:

«Прости меня, мне очень жаль, но я не могу выйти за тебя замуж.

Мэриан».

Развязав галстук, Бенет стал расстегивать верхнюю пуговицу на рубашке. Отвернувшись от Эдварда, он сдавленно всхлипнул, потом, заставив себя дышать ровно, повернулся к нему снова.

Эдвард (как вспоминал и охотно рассказывал впоследствии Бенет) перестал дрожать и сидел, словно окаменев. Слабый румянец разлился по его еще недавно бледным щекам. Он хмуро уставился в записку. Потом отдал ее Бенету и на удивление спокойно произнес:

— Ну, значит, так тому и быть. — Затем добавил: — Нужно предупредить приглашенных. Еще не поздно обзвонить их?

Немного пришедший в себя Бенет спросил:

— Вы уверены, что это ее почерк? Это может оказаться подделкой…

— Это ее почерк, писала она весьма поспешно, но рука… Да, это ее рука.

— Может, ее похитили или…

— Это ее почерк. Так или иначе, нужно все объяснить остальным. Пойду позову их. — Твердым шагом Эдвард подошел к двери, открыл ее и крикнул сидевшим в столовой: — Зайдите сюда, пожалуйста!

Все поспешили в гостиную. Отодвинув стул, на котором только что сидел, Эдвард опустился на диван рядом с Бенетом и сказал:

— Прошу садиться.

Все сели. Милдред начала было что-то говорить, но тут же замолкла.

— Я получил письмо, — продолжил Эдвард, — которое сейчас вам прочту.

И прочел, после чего протянул записку Оуэну, а тот передал ее по кругу.

Розалинда начала всхлипывать, Милдред застонала, Туан закрыл лицо руками, Оуэн помрачнел.

— Это ее почерк? — поинтересовался он.

— Да.

— Возможно, ее заставили это написать.

— Возможно, но я так не думаю, — ответил Эдвард. — В любом случае нам необходимо отменить завтрашнюю, то есть уже сегодняшнюю, церемонию.

— Кто принес эту записку и когда? — задал вопрос Оуэн. — Сколько она там пролежала?