Онлайн книга «Дитя слова»
|
Снова молчание. Снег. Я чувствовал в ней какую-то заторможенность, словно она ждала, чтобы я помог ей кончить наш разговор. Я страшно не хотел оканчивать его, но чисто автоматически, не справившись с нервами, вдруг выпалил: — Ну, это все? — Да, по-моему, все. Ганнер напишет вам. Я вам так благодарна. — Не за что. Это я вам благодарен. Мы оба стояли неподвижно, словно застыв. Я ждал, когда она двинется с места, начнет удаляться. Я чувствовал, что это мой последний шанс в жизни. И я сказал: — А я вас еще увижу? — Я не мог сдержать отчаяния, и оно прозвучало в вопросе. Она молчала. И поскольку молчание затягивалось, а она продолжала стоять неподвижно, откуда-то, из глубин земли, в меня проникла божественная жестокая дрожь и поползла по всему телу. На секунду у меня так закружилась голова, что мне показалось, я сейчас упаду. Затем я положил руку на плечо Китти. Я почувствовал холодную, жесткую, припорошенную снегом поверхность — вот сейчас я пищу и чувствую эту ткань. Мы стояли неподвижно — поглощаемые, поглощенные. И тут она не то вздохнула, не то застонала, словно у нее перехватило горло и она не могла слова произнести, — чудеснее общения не бывает. Китти сделала шаг, словно намереваясь уйти. Я повернулся одновременно с ней, схватил ее в объятия и прижал к себе. Ее лицо уперлось мне в плечо, и я снова услышал вздох. Мы стояли совсем тихо. Я отпустил ее. Я сам чуть не рыдал. Дыхание с шумом вырывалось у меня из груди. Сердце так колотилось, что казалось, оно сейчас разорвется. — Ох, Китти, Китти, я люблю вас. — Хилари… — Я люблю вас. Простите меня, ради Бога, простите, по я ничего не могу поделать. Я люблю вас. Я вас боготворю. — Хилари… дорогой мой… — Она прильнула ко мне. Я обнял ее за плечи и поцеловал — сначала едва коснулся, затем медленно впился в нее губами. Не может быть, чтобы все это происходило на самом деле. Я целовал ее — открыл глаза и увидел ее усеянную блестками шапочку, темную массу ниспадающих из-под нее волос и дальше — пелену падающего снега. Мы снова оторвались друг от друга. Она рассеянно стянула шапочку с головы и тряхнула волосами, потом обратила на меня взгляд. — Китти, я люблю вас, послушайте, я люблю вас. Я думал, что никогда не сумею это сказать. А вот смог. Я люблю вас. Теперь я могу умереть… — Хилари, мне так жаль… — Я знаю, что это безнадежно, я знаю, что это безумие, я знаю, что это плохо, я знаю, что я вам безразличен, — да и как может быть иначе, — но я благодарен вам даже за это, даже за сегодняшний вечер; даже если мы никогда больше не увидимся, сегодняшнего счастья мне хватит до конца моих дней. Я так рад, что вы существуете на свете, о Боже, о Китти, как чудесно просто произносить ваше имя, у меня такое чувство, что я сейчас упаду без сознания у ваших ног и умру, если бы я мог умереть сейчас, если бы я мог потонуть… — Хилари, прошу вас… — Хорошо, я перестану, я уйду, я знаю, что не существую для вас… — Но вы существуете, существуете… — Ох, Китти… — Конечно, существуете. Мне было так жаль вас. Я столько лет о вас думала и думала, что мы никогда не встретимся, и потом вдруг вы очутились тут, и вы оказались таким — как бы это сказать — реальным, мне было так вас жаль, вы ведь тоже столько об этом думали, я имею в виду о прошлом, и столько выстрадали, и вы оказались таким открытым и таким беспомощным, совсем, как дитя, так что я невольно… — Что — невольно, Китти? — Вы стали мне дороги, и я захотела… Ох, мне так не хочется причинять вам боль. Мне хочется сделать так, чтобы вам было хорошо, чтобы вас больше не преследовали кошмары… — А вы это и делаете. Ох, Китти, Китти, спасибо, вы пожалели меня, спасибо… Мы стояли, беспомощно свесив руки, и смотрели друг на друга, ошарашенные этим внезапно происшедшим чудом. Я задыхался от волнения и радости, — дыхание облачками вылетало в холодный воздух, — и вдруг почувствовал, что на волосах у меня, на бровях, на ресницах лежит снег. — Я не знаю, что это значит, — сказала она. — Простите меня… — Не говорите так… вы такая… такая великодушная… такая добрая… — Я должна теперь вас покинуть. Мне не следовало… Ох, милый мой, милый Хилари… — Но я ведь увижу вас еще, верно, я должен вас увидеть. Ну разрешите мне снова увидеть вас… — Я напишу вам… — Вы сердитесь на меня? Мне так жаль, что я… я просто не мог с собой совладать… — Я не сержусь. Да благословит вас Бог, да благословит вас Бог… Мне надо идти… — Но мы еще увидимся? — Я напишу… — Ох, Китти, я так счастлив… Даже если мир сейчас рухнет, я все равно буду счастлив… — Это не может так кончиться, — сказала она. — В общем, все у вас должно быть в порядке, должно. Да благословит вас Бог. Спокойной ночи. И она ушла. Какое-то время я стоял неподвижно и вдруг застонал от восторга и муки. А потом опустился в снег на колени и закрыл руками лицо. Было пять минут девятого, и я находился у Импайеттов, как всегда в это время по четвергам. Мы сидели в гостиной. Кроме меня были Лора и Фредди. А также Кристофер. Не помню, как я ушел с набережной Челси. Очнулся я уже на Кингс-роуд — я шагал очень быстро, прокладывая себе путь между людьми, лицо у меня сияло. Человек всегда чувствует, когда лицо у него расплывается от радости, разглаживается. У меня было такое ощущение, точно кожа на лице у меня растянулась, как блин, черты исчезли — осталось одно сияние. Конечно, все это ужасно, конечно, мучительно, конечно, вполне может получиться, что мы никогда больше не встретимся. Но я целовал ее. Я сказал, что люблю ее. Я слышал, как она произносила мое имя и говорила, что я дорог ей. Конечно, это из чистой жалости и склонности романтизировать, свойственной не обремененной заботами женщине. Но в словах ее звучало столько доброты, и она разрешила мне поцеловать себя и не сказала, что мы никогда больше не увидимся. Я дошел до станции Слоан-сквер, взял билет за пять пенсов, спустился на платформу, от которой отходили поезда в западном направлении, и зашел в бар. Заказал джину. Сел. У меня было такое чувство, словно я получил в дар саму истину, пробный камень истины, который мне вручили просто и без оговорок. И, однако, то, что мне вручили, никогда не останется у меня. Мне не хотелось думать сейчас об этом, пока еще не хотелось, — хотелось просто насладиться моим новым достоянием в сияющем безмятежном настоящем. Но через некоторое время я осознал — и напомнила мне об этом та часть моего мозга, которая работала автоматически, следуя установившимся привычкам, — что сегодня четверг, а когда ты находишься в состоянии незамутненной безотчетной радости, лучше всего быть среди людей и что, следовательно, мне надлежит отправиться, как всегда, на ужин к Импайеттам. |