Онлайн книга «Монахини и солдаты»
|
— Нет, я должна работать. — Я так и полагала. Давай подумаем, что мы можем сделать… — Вообще-то я уезжаю, — сказала Анна. — Да? Куда? — В Америку. — В Америку? И надолго? — Навсегда. — Не глупи, Анна. — Буду там жить и работать. Я знаю там людей, которые подыщут мне работу. — Анна, что это значит? Какую работу, где, я не хочу отпускать тебя! — В Чикаго, там есть община кларисс… — Анна! Ты же не хочешь уйти обратно в монастырь? О боже!.. — Нет, монахиней я не стану. Буду жить при нем. Это тоже способ. — Ты сумасшедшая, я думала, ты покончила со всем этим… И чем, ты воображаешь, будешь там заниматься?.. — Буду кем-то вроде социального работника, во всяком случае собираюсь. Я решила устроиться там. — Анна, ты не можешь так поступить! — Гертруда вцепилась в край стола, приподняла его на дюйм и выпустила. Бокалы зазвенели. — Не можешь, не поступишь, нет! — Прости, дорогая. Я приняла решение. — Ты не уедешь. Я не могу без тебя. Ты не уедешь. — Прости… — Но почему? Это из-за Тима? — Из-за Тима? Нет. — Ты вообразила, что терпеть не можешь Тима, но ты полюбишь его, научишься… — Да, мне… — Или ты по-прежнему считаешь, что я вышла за никчемного человека? — В глазах Гертруды вспыхнули гнев, раздражение, вечное упрямство. — Гертруда, Тим ни при чем, он мне уже нравится, мне не нужно ничему учиться. — Я столько много думала о нас четверых, почему мы не можем быть одной счастливой семьей? Как было бы прекрасно вместе встретить Рождество: ты и я, Тим и Граф. Такое утешение! Не верю и никогда не поверю, что ты и Тим не поладите. Ведь тебе уже нравится Питер, и ты нравишься ему… — Рождество. Как трогательно. Как грустно. — Отчего грустно? Что такое? Анна, Анна… или дело во мне? — О… нет… — Хочешь, чтобы я принадлежала только тебе одной? Не желаешь делить меня с Тимом? Так, да? — Нет, уверяю тебя, ты тут ни при чем… — А я думаю, при чем. В тебе говорит ревность. Ты обиделась и уезжаешь. — Я уезжаю не оттого, что обиделась! — ответила Анна, уже сама разозлившись. — Анна, будь великодушней. Тебе не хватает великодушия, не хватает благородства. На тебя это непохоже. — Я нисколько не… — Анна, ты не как тот благородный, уж не помню его имени, который уходит в снега? [142] Что за глупая идея пришла тебе в голову? Ты злишься, что теряешь меня? Ты не потеряла меня. Неужели воображаешь, что больше не сможешь дружить со всеми нами?.. — Гертруда… пожалуйста… — Для чего уезжать? Это бред. Это что, назло? Питер — в Ирландию, ты — в Америку, или все с ума посходили? Ты возненавидишь Америку. Как бы то ни было, ты не едешь. Я не могу без тебя. Ты остаешься здесь, и точка. — О, моя дорогая, дорогая моя… — Ты обещала, что останешься… говорила, что никогда не покинешь меня… — В наши дни до Америки рукой подать. — Это подло с твоей стороны! Ты злая! Не держишь слово и понимаешь это! Я чувствовала себя так спокойно. Так уверенно. Думала, ты всегда будешь со мной. — Мне необходимо уехать, — сказала Анна. — Прости. — Но почему? Ты не можешь уехать. Я люблю тебя, мы все любим тебя. Здесь ты дома и одна из нас. Почему ты бежишь, чего боишься? Найдешь работу в Лондоне. Ведь помнишь, как мы собирались вершить добрые дела? Если хочешь заниматься социальными проблемами, я сама могу устроить тебя работать с женщинами из Азии. Здесь масса необходимых дел. Зачем для этого куда-то уезжать? — Затем, что я человек религиозный, — ответила Анна, — и мне необходимо уединение. Помолчав, Гертруда сказала: — Этого я и боялась. — В каком-то смысле я по-прежнему монахиня. — Ты еще носишь свой отвратительный крестик на шее. Я эту цепочку видеть не могу. — Для всех вас я была монахиней. — Да, но ты была нашей монахиней. Ты была нужна нам… — Мне это необходимо, — сказала Анна. — Я долго думала над этим. Необходимо. Прости. — Анна… мне ты тоже необходима… пожалуйста… Глаза Гертруды наполнились слезами, и мгновение спустя ее щеки стали красными и мокрыми. Анна придвинула кресло к подруге. Они молча обнялись. Анна, тоже плача, схватила Гертруду за плечи, притянула к себе ее милую голову, и их слезы смешались. Ей казалось, что за размытыми очертаниями комнаты видится мерзость опустошения. Она плакала вместе с Гертрудой от невыносимого сочувствия к ней, плакала над собой и над своим грядущим одиночеством. Скоро они взяли себя в руки, отодвинулись друг от друга, осушили слезы. — Ты еще передумаешь, — сказала Гертруда. — Нет, нет. — Ну и черт с тобой! — Прости… — Итак… в конце концов… нам снова предстоит разделить мир. Мне достанется старый, тебе новый. — Мы еще встретимся, — сказала Анна. И она уже заранее видела, как это будет. Обмен остроумными письмами, со временем все более редкими. Встречи, может, раз в три года, без мужчин. Будут сидеть в баре в Нью-Йорке или в Чикаго и вспоминать былые годы. Смеяться прежним грустным, безумным смехом, как тогда, давным-давно, когда Анна собиралась в монастырь. И как тогда, при том давнишнем расставании, Анна сказала: — Не навек прощаемся. Но они прощались навсегда, и обе знали это. Часть девятая
— Почему Анна решила уехать? — спросил Тим. Он и Гертруда обедали на Ибери-стрит, запивая еду молодым божоле. — Не знаю. Ее нелегко понять. Видно, после того как она явилась ко мне прямо из монастыря и я очень зависела от нее, ей представлялось, что мы вечно будем неразлучны. Наверное, мне и самой этого хотелось. Потом она почувствовала, что не может делить меня ни с кем другим. Она всегда относилась ко мне так, словно я ее собственность, даже в колледже. — А не в том дело, что она недолюбливает меня? — Нет, навряд ли. — Было бы очень неприятно думать, что ты потеряла ее из-за меня… |