Книга Монахини и солдаты, страница 60 – Айрис Мердок

— Думаешь, он был пророческим? Но ведь ты приехала не для того, чтобы увидеть меня.

— И ты не хотел, чтобы я приезжала.

— Это было вечность назад. Мы пережили ночь. Перенесем ли день?

— Нам надо обдумать…

— Лучше не надо. Такого не могло бы случиться на Ибери-стрит.

— Не говори так.

— Представь, что я не взял бы тебя за руку.

— Ты признался, что не мог не сделать это.

— Но представь, что не взял бы.

— Но ты взял.

— Это оттого, что мы здесь.

— Вовсе необязательно оттого, что мы здесь.

— Потом у тебя наступит реакция, я стану тебе отвратителен, ты вдруг увидишь во мне…

— Нет…

— Ты еще в шоке, ты испытала потрясение. Люди в стрессовых ситуациях становятся сами не свои, им изменяет здравый смысл, может пригрезиться, что они влюблены. Под влиянием эмоций они строят иллюзии, совершают роковые ошибки.

— Там увидим.

— Я просто в ужасе.

Гертруда подалась к нему и легко похлопала по руке, как бы говоря: не увлекайся.

— Хорошо, — сказал Тим. Во рту у него стало сухо. — Там увидим. Но у меня такое чувство, что некий бог играет с нами в какую-то игру.

— Ты пытаешься превратить то, что произошло, во что-то другое.

— Но что произошло? Ты не говоришь…

— Тим, я не знаю, что сказать. Но я уверена…

— Извини, откуда в тебе эта готовность ко всему? Я лишь имею в виду, что это так ненадежно, так нереально. Всего этого могло не произойти. Ты еще можешь все перечеркнуть, просто сказав: давай больше не будем говорить об этом, и — прощай.

— Но я не говорю!

— Мне следует быть благодарным, я уже благодарен. Но, дорогая, мы — спим и проснемся. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Тим, перестань, не повторяйся.

— Удивительно! Только сейчас вспомнил.

— О чем?

— В тот день, когда ты купалась в озерце, — кажется, сто лет прошло, — я уснул, сам не знаю как, и мне снился сон, который, проснувшись, не мог вспомнить; так вот, мне снилось, что я обнимаю тебя. Это доказательство.

— Доказательство чего?

— Что здесь, в этом месте, в этом пейзаже что-то есть. Мы с тобой околдованы. Но когда уедем отсюда, чары спадут. Ты увидишь, что я дурак с ослиными ушами. [96] Гертруда, ты обманываешь себя, ты не можешь любить меня, я необразован, неумен, никудышный художник, лысею вот…

— Тим, не надо все разрушать. С нами кое-что произошло. Можешь ты на какое-то время просто подчиниться этому чувству, чтобы проверить его?

— Ты такая храбрая! Знаю, если потеряю то, что возникло между нами, умру. Прежде я существовал без этого, но теперь, когда оно есть, если оно есть…

— Тим, я не спрашивала, может, в этом и нет необходимости, я только хочу быть уверенной: у тебя есть кто-нибудь… девушка… или…

Обычно ложь соскакивала с губ Тима так быстро, что он не успевал сообразить, что лжет. Сейчас он секунду колебался, прежде чем ответить.

— Нет. Никого в этом роде в моей жизни нет.

— Я рада.

А не следовало бы ему сказать о Дейзи? — засомневался Тим. Нет, лучше не говорить, а то как он объяснит ей отношения с Дейзи, это тут же произведет неблагоприятное впечатление и все испортит. Нельзя упоминать о Дейзи, иначе Гертруде покажется важным то, что на самом деле неважно. По сути, они с Дейзи давным-давно разошлись, это не настоящие отношения. Кроме того, произошедшее между ним и Гертрудой может оказаться сном, и пока нет необходимости решать, что говорить, а что нет.

— Гертруда, я ужасный лгун… — сказал он.

— Ты имеешь в виду?..

— Я солгал, что знаю французский, на самом деле я его не знаю.

— Хорошо, что признался. Я немного научу тебя…

— Не научишь. Нас здесь не будет. Нас не будет и на Ибери-стрит. Нам некуда податься, мы просто не существуем. Мы не можем быть вместе, как это могут реальные люди. Гертруда, я не реальный человек, не полагайся на меня.

— Я сделаю тебя реальным. Надо подождать и посмотреть, что будет, а до тех пор верить друг в друга. Делать нечего, придется.

— О господи! А что мы будем делать, пока ждем?

Тим Рид проснулся. Блаженное ощущение разливалось по телу. Он был наг, влажен от пота. Кругом стояла тишина. Он вдохнул всей грудью и дышать было блаженством. Такого счастья он никогда не испытывал, сказал он себе, никогда в жизни. Ему так хорошо, он такой тяжелый, горячий, влажный, расслабленный. Он действительно существует, и это так приятно.

Тим открыл глаза. Он лежал в своей спальне, в своей узкой кровати, и Гертруда лежала рядом. Она спала.

Судя по свету из окна, день близился к вечеру. Он осторожно выбрался из постели и посмотрел на Гертруду. Спокойное спящее лицо выглядело незнакомым. Женщина в его постели. Он чувствовал изумление, нежность, страх, что она проснется. Сон несколько изменил привычное выражение ее лица, смягчив защитную маску настороженного достоинства, и оно было неопределенным, беззащитным и милым. Густые каштановые волосы разметались по подушке, упали на лоб и лицо, шевелясь от дыхания, прилипли к шее, покрытой испариной. Выступающие ключицы влажно блестели. Светлела пышная грудь. Гертруда с Ибери-стрит, богиня кристального источника вновь превратилась в волшебную деву с каштановой гривой, длинными, густыми сонными ресницами, безвольно раскинутыми руками и уютно поджатыми ногами.

Тим, как утром (был все тот же невероятный день), бесшумно выскользнул из комнаты. Отер влажной губкой потное тело и оделся. Тихо спустился вниз и вышел на террасу. Он стоял, глядя, как в лучах заходящего солнца шевелятся, дышат, вздымаясь и сокращаясь, скалы, словно некое живое подводное существо. Что ж, думал он, произошло то, чего не могло не произойти. Но в любой момент… Нет, не надо думать о плохом. Ощущение полного, слепящего счастья вытеснило все, оставив пустоту. А еще было ощущение зверского голода. Хотелось танцевать. Он сбежал с террасы на цветущий луг и проделал несколько коленец старинного пляса. Потом, руки в боки, прошел, отплясывая, до самой оливковой рощи. Там остановился и долго смотрел на скалы. Когда он повернулся, то увидел на террасе Гертруду в чем-то белом и тонком, похожем на ночную рубашку. И пошел тем же манером к ней по цветущему лугу.

Гертруда, словно и она слышала ту же беззвучную музыку, спустилась по ступенькам и присоединилась к танцу. Инстинкт подсказывал им нужные движения, они шли по лугу зигзагообразным, змеевидным рисунком хея, старинного деревенского танца. И как если бы танцевали не одни, встречаясь с воображаемыми партнерами, поворачивались спиной к ним, пока на середине луга, с серьезным видом, без улыбки, прошли таким же образом и мимо друг друга, дошли до края луга и повернули назад. Босые маленькие ножки Гертруды мелькали среди голубых цветов, и Тим не сводил с них глаз, когда они сближались. Наконец музыка иссякла, танец кончился, они взялись за руки и засмеялись.