Онлайн книга «Море, море»
— Как в семье? Вроде как ты говорил про Титуса? — Да. А иногда кажется, что они предопределены. Буддист сказал бы, что вы знали друг друга в предшествующей жизни. — Ты считаешь себя суеверным? Только не отвечай, ради Бога, что это смотря по тому, что считать суеверием. — Тогда я не могу ответить. — Ты веришь в перевоплощение? Веришь, что, если человек жил плохо, он родится вновь в виде… хомяка, например, или мокрицы? — Это все символы. Истина скрыта глубже. — Жуткая, по-моему, доктрина. — Чужие религии часто кажутся жуткими. Подумай, каким жутким должно казаться со стороны христианство. — Оно мне таким и кажется, — сказал я, хотя до тех пор никогда об этом не задумывался. — А буддисты верят в загробную жизнь? — Смотря по тому… — Ладно, не стоит. — Некоторые тибетцы верят… — сказал Джеймс и тут же поправился, он теперь всегда говорил об этой стране в прошедшем времени, словно об исчезнувшей цивилизации: — верили, что души умерших в ожидании нового рождения пребывают в некоем месте вроде Гомерова Аида. Они называли его «бардо». Место, прямо скажем, мало уютное. Там полно всевозможных демонов. — Стало быть, это место наказания? — Да, но наказания чисто автоматического. Мудрецы считают этих демонов субъективными видениями, которые зависят от того, как умерший прожил свою жизнь. — «Какие Сны в том смертном сне приснятся…» — Да. — Ну, а как же Бог, или боги? К ним душа не может обратиться? — Боги? Боги сами всего лишь сны. Они тоже суть субъективные видения. — Что ж, тогда можно хотя бы надеяться на какие-то счастливые иллюзии в будущей жизни! — Возможно, но едва ли, — произнес Джеймс рассудительно, словно прикидывая, поспеет ли он на поезд. — Очень уж редки люди, у которых нет своих… спутников-демонов. — А в «бардо» отправляются все? — Не знаю. Говорят, в момент смерти у человека есть шанс. — Шанс? — Шанс освободиться. В момент смерти человеку дано увидеть всю реальность в целом, это подобно мгновенной вспышке света. Для большинства из нас это и есть… как бы сказать… всего лишь яркая вспышка, как от атомной бомбы, нечто пугающее, слепящее, непостижимое. Но если ты в силах постичь и удержать ее, тогда ты свободен. — Выходит, есть смысл знать, что умираешь. Ты говоришь — свободен. От чего свободен? — Просто свободен — нирвана — освобождение от Колеса. — От колеса перевоплощения? — Ну да, от привязанностей, страстей, желаний, всего, что приковывает нас к нереальному миру. — Привязанностей? Значит, даже любви? — Того, что мы называем любовью. — И тогда мы существуем где-то еще? — Это все символы, — сказал Джеймс. — Некоторые утверждают, что нирвана возможна только здесь и сейчас. Символы для объяснения символов, картины для объяснения картин. — А истина скрыта глубже! Тут мы опять умолкли. Веки у Джеймса опустились, но глаза из-под них еще поблескивали. Я спросил шутливо: — Ты что, предаешься размышлениям? — Нет, если б я правда предавался размышлениям, то был бы невидим. Мы видим друг друга, потому что каждый из нас — центр беспокойной умственной деятельности. Размышляющий мудрец — фигура незримая. — Да, ничего не скажешь, жутко! — Я не мог разобрать, всерьез ли он говорит. Скорее всего нет. Но от этого разговора мне стало очень не по себе. Я сказал: — Ты когда собираешься уехать? Наверно, завтра? А то мне, кроме всего прочего, хотелось бы вернуться на свое ложе. — Да, извини, можешь здесь спать хоть сегодня. А я двинусь отсюда завтра. У меня в Лондоне уйма всяких дел. Надо готовиться к путешествию. Значит, я не ошибся! Джеймс вовсе не расстался с армией, его опять посылают с тайной миссией в Тибет! Мне захотелось деликатно намекнуть ему, что я все знаю. — А-а, да, к путешествию, понятно. Впрочем, задавать вопросов не буду. Джеймс только посмотрел на меня своими темными глазами на темном небритом лице. Я быстро глянул на него и отвел взгляд. Я решил рассказать ему про Бена. — Ты знаешь, Джеймс, вот когда я упал в эту яму… — В Миннов Котел. Да? — Ведь я упал не случайно. Меня столкнули. Джеймс отозвался не сразу. — Кто тебя столкнул? — Бен. — Ты его видел? — Нет, но кто-то столкнул, а больше некому было. Джеймс задумчиво поглядел на меня. Потом спросил: — А ты не ошибся? Ты уверен, во-первых, что тебя столкнули, и, во-вторых, что это был Бен? Я не намерен был выслушивать его «во-первых» и «во-вторых». Ничем его не проймешь, даже покушением на убийство. — Просто хотел тебе рассказать. Ладно, забудем. Так завтра ты уезжаешь. Отлично. И тут я услышал звук, которого никогда не забуду. Он мне до сих пор иногда мерещится. Он ворвался в мое сознание как вестник какого-то ужасающего несчастья, и комната наполнилась страхом, как туманом. Это был голос Лиззи. Она вскрикнула где-то на улице, перед домом. Потом вскрикнула еще раз. Мы с Джеймсом воззрились друг на друга. Он сказал: — Нет, нет… Я ринулся вон из комнаты, запутался в занавеске из бус, кое-как скатился с лестницы. Задыхаясь, пересек прихожую и у парадной двери чуть не упал, как будто густое облако усталости и отчаяния поднялось мне навстречу и затуманило мозг. Я услышал шаги Джеймса, бегущего по лестнице следом за мной. На шоссе творилось что-то неладное. Первым я увидел Перегрина, он стоял возле машины Гилберта и смотрел куда-то в сторону башни. Потом я увидел Лиззи — опираясь на руку Гилберта, она медленно шла обратно к дому. Там, недалеко от башни, стояла машина и несколько чело-сбившись в кучку, смотрели вниз, на землю. Я подумал, кто-то попал в аварию. Перегрин оглянулся, и я крикнул ему: — Что случилось? Вместо ответа он быстро подошел ко мне и ухватил было за плечо, чтобы не пустить дальше, но я стряхнул его руку. Джеймс же нагнал меня. На нем был мой шелковый халат, тот, что носила Хартли. Он тоже спросил Перри: — Что случилось? Я замер. Перри ответил не мне, а Джеймсу: — Титус. Джеймс подошел к желтому «фольксвагену» и, прислонившись к нему, пробормотал что-то вроде: «Надо было мне продержаться…» А потом сел на землю. Перегрин что-то говорил мне, но я уже бежал дальше, мимо Лиззи, она теперь сидела на камне, а Гилберт стоял около нее на коленях. |