Книга Святая и греховная машина любви, страница 55 – Айрис Мердок

То унизительное чувство вины, которое она испытывала при первой встрече с Харриет, то ли прошло само, то ли Харриет, каким-то загадочным образом, помогла Эмили от него избавиться. Выходит, что Харриет творит так называемое «добро»? — снова и снова спрашивала себя Эмили. И от того, что она делает, всем только лучше? И именно благодаря ей оказались невозможны все эти сцены, рыдания, взаимные оскорбления — весь страшный набор унижений, к которому, казалось, неотвратимо вело соперничество двух женщин? А сама она, Эмили — что за непонятные перемены происходят внутри нее? Теряет ли она навсегда что-то важное и бесценное для себя или все как шло, так и будет идти, разве что чуть лучше для Люки? Однако на блейзово, как она говорила, «вранье», на его безмерное и бессовестное облегчение, на тайное закостенелое двуличие она смотрела со снисходительностью истинной любви. Вообще, их с Блейзом любовь как будто возродилась и стала теперь какой-то совсем другой — невинной. Может быть, как раз в этой невинности и заключается самое главное, думала Эмили. Конечно, Блейз наплел ей немало глупостей про Харриет, не меньше — Эмили нисколько в этом не сомневалась, — чем Харриет про нее. Но даже сейчас она не могла поверить в то, что он спит со своей женой; конечно, Харриет оказалась не уродина и не старуха, какой он ее изображал, но слишком «не в его вкусе». Вряд ли ее пышные благовоспитанные формы могут подействовать на Блейза возбуждающе. В то же время Эмили свято верила (и держалась за эту свою веру с чисто крестьянским упорством), что ее собственные интимные отношения с возлюбленным прочны и уникальны, как никакие другие.

Отказаться от этой веры Эмили не могла хотя бы потому, что кроме этой веры в ее жизни мало что осталось. И она умудрялась держаться за нее даже тогда, когда Блейз охладел, и когда у них начались скандалы, и когда они перестали «делать все». Раньше ей казалось, что они с Блейзом были созданы друг для друга в момент сотворения мира. То, как «идеально» они подходили друг другу, виделось ей чудом, а сама их любовь — образцом истинной любви. Это ощущение «чуда», оказывается, никуда не ушло, а лишь притупилось на время, и теперь, когда, возрожденное, оно, в самом эпицентре стихийного бедствия, изливало на Эмили свой свет, она имела возможность в этом убедиться. Они с Блейзом обязаны быть вместе, как два зверя одной породы в Ноевом Ковчеге, — потому что кроме них двоих, таких зверей на земле больше нет. И, что бы там ни было — Худхаус, Харриет с Дейвидом, долгие дни и ночи, которые ей уже пришлось и еще придется провести в одиночестве, — Блейз принадлежал ей одной; только ей, никому другому.

* * *

— А хочешь, он будет жить у тебя? — спросила Харриет.

Они с Люкой находились сейчас у нее в будуаре. Харриет сидела, Люка стоял в трех шагах от нее. В руках он держал слона красного дерева: подняв его к лицу, прижимался лбом к гладкому полированному слоновьему лбу и одновременно смотрел на Харриет.

В ответ он несколько раз энергично кивнул и улыбнулся Харриет из-за слоновьих ушей удивительно застенчивой и обворожительной улыбкой (вот так же, мелькнуло у Харриет, он будет улыбаться и в пятнадцать лет, и в двадцать), после чего обеими руками крепко прижал слона к своей грязной футболке.

— Ну, значит, он твой, — сказала Харриет, изо всех сил сдерживая слезы нежности и какого-то нестерпимого смятения, готовые вот-вот хлынуть из глаз. — Как-нибудь назовешь его?

— Да.

— И как же?

— Регги.

— Хорошее имя.

— Так звали одного мальчика в школе. Он был хороший.

— А разве не все мальчики хорошие?

— Нет. Есть плохие. Они меня били. И я их тоже.

— Школа, в которую ты скоро будешь ходить, гораздо лучше твоей старой. Ты этому рад?

— Ты когда-нибудь видела, как слон поднимается по ступенькам?

— Нет, кажется, не видела. А ты?

— Я видел. В зоопарке. У него такие смешные ноги — как доски в мешке. Слоны добрые. Они никогда не наступят на человека. Нарочно стараются, чтобы не наступить.

— В Индии слоны помогают людям работать. Они носят большие бревна.

— Они брызгаются из хобота водой. Если рассердятся на человека, могут обрызгать его водой. В Индии есть змеи, такие большие.

— Я знаю. Я родилась в Индии. Мой папа был военный. Он учил индийцев стрелять из пушек.

— У тебя была своя змея?

— Нет. Мы уехали оттуда, когда я была еще совсем маленькая.

— Когда змея слышит музыку, она танцует. Я видел в одном фильме. Человек дудел, а змея качала головой туда-сюда, вот так. Она была в корзинке. Я хочу змею. Она будет жить у меня в кармане. Я научу ее танцевать. У нас есть два кота, но я хочу еще змею.

— Придется спросить у мамы, — сказала Харриет.

Все так же прижимая слона к себе и поглаживая его маленькой твердой ладошкой, Люка пристально, словно с изумлением, смотрел на Харриет. Его темно-карие, очень круглые глаза чуть отливали синевой. Волосы — прямые, но ужасно спутанные и взъерошенные — топорщились во все стороны. Не двигаясь с места, Харриет загадала: пусть он подойдет и дотронется до меня. Тут же он опустил глаза и с той же застенчивой улыбкой — медленно, почти нехотя — сделал несколько шагов и оперся одной рукой о ее колено. В каждом его движении чувствовалась робость юного любовника и одновременно спокойная уверенность любимого ребенка. Харриет едва сдержалась, чтобы сейчас же, немедленно, не сжать его в объятиях. Она тоже знала эту игру и умела в нее играть. Осторожно, лаская, почти не дыша, она начала распутывать пальцами спутанные мягкие прохладные пряди. От него пахло мальчишеским потом и еще чем-то влажным и прохладным — то ли землей, то ли водой.

— Я даже могу ходить со своей змеей в школу, никто не заметит.

— А сегодня почему ты не в школе?

— Сегодня у нас выходной.

— Правда? — сказала Харриет. Насчет выходного как-то не очень верилось.

— А в новой школе мне будут рассказывать о Боге?

— Надеюсь.

— Что такое Бог? — спросил Люка, глядя прямо на Харриет, не убирая руки с ее колена. Теперь он гладил спину слона подбородком.

— Бог — это дух добра, — сказала Харриет. — Это дух любви, которая внутри нас. Он живет в наших сердцах.

— И в моем тоже?

— Да, и в твоем. Когда мы любим кого-то или хотим сделать кому-то добро…

— Я не хочу, — твердо сказал Люка. — А когда мы любим животных — это тоже Бог?

— Да, и это Бог.

— Я люблю своих котиков. И твоих собак люблю. И всех животных — даже хищных и нехороших. Я видел летучую мышь у вас в гараже. Она висела вниз головой, я сначала подумал, что это тряпка. А потом увидел ее мордочку, она в таких смешных морщинках, и зубки такие острые. Летучая мышь может укусить. Она не приручается.

— Но ты же любишь своего папу, и маму тоже? — сказала Харриет.