
Онлайн книга «Святая и греховная машина любви»
![]() — Н-не вполне. — И ты легко можешь мне помочь — помнишь, как Афина помогла Гераклу удержать на плечах небесный свод? — Ого, ничего себе «легко»! — Так ведь богиня же! И это и есть моя награда за любовь. Даже если больше у меня ничего нет и не будет. — Но вот же, у тебя есть моя рука. Эдгар тяжко вздохнул. Потом, осторожно выпростав пальцы Харриет из кокона носового платка, поцеловал их и отпустил. Харриет почувствовала, как ее рука опять оросилась слезами. Сумасшедший дом, подумала она. Предсказанная Монти «отдача» наступила очень скоро. Священный гаев, побудивший Харриет отключить электрический бойлер и проговорить свое «С Худхаусом покончено», испарился без следа, силы куда-то делись, и состояние ее духа опять совершенно изменилось. Она теперь чувствовала себя так, будто у нее только что отняли руку или ногу, и тосковала по Блейзу непрерывно, каждую минуту. Ночью она мучилась своей ущербностью, днем бродила как неприкаянная, стремясь всей душой к нему. Ни о каких решениях больше не было речи. О возвращении в Худхаус не думалось. Страшно хотелось сделать что-нибудь, чтобы вернуть Блейза, но ничего не приходило в голову. Сам он молчал, не давал о себе знать. Видимо, ждал, чтобы она вполне осознала окончательность его ухода. Чувство жестокой несправедливости не прошло, но стало каким-то смазанным и неясным. Ну и что дальше? — спрашивала она себя. Что она должна делать теперь? Например, как мать она, конечно же, должна помогать сыну. Она предложила Дейвиду съездить вдвоем в Париж, но не совсем поняла из его ответа, хочет он ехать или нет, а взять решение вопроса на себя казалось ей слишком обременительным. Больше всего ей сейчас нужен был Монти, его сочувствие и его сила. Но Монти, при всей своей неизменной вежливости, все больше отдалялся от нее и замыкался в себе. Она также тосковала по Люке, но и от Люки не было вестей. Увы, его отняли у нее и окружили каким-то отвратительным новым распорядком, о котором она ничего не знала — да и не желала знать. * * * Монти снова снился сон. Была ночь, он лежал в своей постели, а над ним, у самой его кровати, стояла высокая женщина в бледных одеждах — другая женщина, не Софи — и разглядывала его недобрыми сверкающими глазами. Он был жертва, намеченная для приношения, а она жрица. Жрица прикидывала, как лучше всего распорядиться его жизнью. Ему назначено было медленное умирание, такое, чтобы жизнь вытекала по капле. Монти попытался двинуться, но его сковал знакомый нелепый страх — как сегодня днем, когда он неумело выковыривал из забора гнутые ржавые гвозди. Кое-как он повернулся на бок и тут вдруг понял, что это не сон. В окно светила луна, у его кровати действительно стояла женщина, которая разглядывала его очень внимательно. Монти дернулся, щелкнул выключателем. Вспыхнул свет. — Привет, — сказала Пинн. Монти быстро встал, тщательно задернул шторы. Потом надел халат и, сунув руки в карманы, стал молча разглядывать гостью. На Пинн был длинный желтый дождевик, ее лицо горело сдерживаемым волнением, на губах подрагивала нервная улыбка. — Не возражаете, если я закурю? — Она уже сидела на его кровати. — Нет? Ну и славно. Тогда можно я возьму эту симпатичную вазочку под пепельницу? Не отвечая, Монти смотрел, как она прикуривает. — Так я и думала, что ваша спальня должна быть здесь, — продолжала Пинн. — Вообще-то я не собиралась являться в такой поздний час. Хотя, собственно, еще не очень поздно. Я была уверена, что застану вас на ногах. Хотела уже звонить, вдруг смотрю — дверь в гостиную распахнута настежь. Ну и не удержалась. Знаете, как это увлекательно — будто я какая-нибудь грабительница. А вы неплохо смотрелись в объятьях Морфея. Монти уселся на стул и продолжал смотреть на нее молча. — Кажется, в соседнем доме тоже все улеглись баиньки. — В соседнем доме никого нет, — сказал Монти. — Все здесь. — Вот как. Интересно, что бы это могло значить? Какой-то вы сегодня молчаливый. Даже не спрашиваете, зачем я пришла. — Полагаю, вас прислал Блейз — выяснить обстановку. — Да, конечно. Блейз. Мы с ним прекрасно понимаем друг друга, просто мысли читаем. Можете считать, что я его наемная убийца. Кстати, могла запросто вас прикончить, если бы захотела. Зря вы оставляете двери открытыми. Блейзу ужасно хочется знать, как здешнее население относится к его злодеяниям. Конечно, прямо он ничего такого не говорит, но я его и без слов понимаю. Между прочим, он обещал одолжить мне небольшую сумму на покупку квартиры. — А у них там как дела? — спросил Монти. — Я рада, что вы тоже проявляете любопытство. Не возражаете, если я скину плащик? Там у них все просто восхитительно. Милуются, как два голубка. Она так счастлива, я никогда еще не видела, чтобы женщина так млела. Распевает с утра до вечера. От новой квартиры она в совершенном восторге, а как купила себе скатерть — чуть не расплакалась от умиления. — А он? — Он, конечно, тоже счастлив, но не совсем еще оторвался от реальности. Вот и пытается разузнать, что и как. — Он окончательно решил жить с Эмили Макхью? — О да! Если не случится ничего непредвиденного. — А что может случиться? — Точно не знаю. Но с этим как раз связана вторая причина моего сегодняшнего визита. — Какая же? — Хочу выяснить, на чьей вы стороне. — Я ни на чьей стороне, — сказал Монти. — Я просто в стороне. — Не может быть, не верю! — А вы, насколько я понимаю, хотели бы, чтобы у них ничего не вышло? — Ну, мы же с вами можем быть откровенны, правда? — Вы не ответили, — сказал Монти. Помолчав немного, Пинн сказала: — Мне надо было родиться мужчиной. У меня было бы восемь сыновей, и я бы правила… вернее, правил ими железной рукой. Я как-то читала про шейха, у которого было восемьсот сыновей, и все на лошадях — представляете? Хотела бы я быть этим шейхом. — Скажите Блейзу, если он хочет выяснить, что и как, пусть придет и поговорит с Харриет. — А она такая же вся насквозь праведница? — Я не знаю, какая она вся насквозь. — А хотите узнать? — Простите, что? — Хотите забрать Харриет себе? — Нет. — Жаль, что я не могу заглянуть в ваши мысли! — Там нет ничего интересного, — сказал Монти. — А теперь, пожалуйста, уходите, я хочу спать. И постарайтесь не шуметь, когда будете спускаться по лестнице. — Ну, зачем быть таким холодным, — сказала Пинн. — Неужто в вас нет обычной человеческой жалости? — За что я должен вас жалеть? Пожалуйста, уходите. — За что жалеть? Очень даже есть за что. Знали бы вы… |