Книга Экстаз, страница 3 – Николь Джордан

Рейвен почувствовала укол в сердце при упоминании имени матери. Она открыла коробку и не могла сдержать восхищенного возгласа: там находились ожерелье из чудесного жемчуга и такие же серьги, ярко блестевшие даже в полумраке комнаты. Наверняка все это стоило немалых денег.

Рейвен перевела взгляд на тетушку Кэтрин: с чего она так расщедрилась? Даже улыбается. До этой поры ее отношение к молодой родственнице было весьма прохладным, если не сказать неприязненным.

Леди Далримпл сочла нужным ответить на невысказанный вопрос в глазах Рейвен.

— По правде говоря, — сухо произнесла она, — я до последней минуты сомневалась, что такой день, как сегодняшний, когда-либо наступит в твоей жизни. Но он все же пришел, и я отмечаю его этими драгоценностями, оставленными у меня твоей матерью, когда та вынуждена была покинуть Англию.

В голосе говорившей звучало осуждение, не утратившее своей силы даже за прошедшие двадцать лет.

— Ее поведение тогда было в достаточной степени вызывающим, — продолжала она, — что выразилось и в том, что Элизабет не пожелала ни взять этот жемчуг, ни продать за немалую цену. Зато теперь, в день своей свадьбы, его можешь надеть ты.

— Спасибо, тетя, — бесстрастно ответила Рейвен. — Я надену его.

Леди Далримпл молча повернулась и направилась к двери, но, прежде чем выйти, еще раз взглянула на племянницу и, слегка приподняв изящную правую бровь, произнесла:

— Должна признаться, ты немало удивила меня, Рейвен. Я и представить не могла, что ты заключишь такой выигрышный брак. Чудеса да и только!

— Ну почему же? — простодушно поинтересовалась та. — Считаете, что я залетела слишком высоко, забыв о незаконности своего происхождения?

— Благодарение небесам, — сказала, понизив голос, леди Далримпл, — об этом знают и помнят немногие… Нет, мой дружок, меня поразило другое: то, что из довольно большого числа претендентов на твою руку ты выбрала именно Холфор-да. У меня, признаюсь, было опасение, что твой выбор остановится на ком-нибудь совершенно неподходящем. Исключительно чтобы досадить нам, твоим родственникам. Ведь яблоко от яблони, как известно…

Рейвен не могла не признаться самой себе, что ее малоприятная тетушка как в воду смотрела: было, было у нее такое намерение. Парочка кандидатов, один из которых едва не учинил публичный скандал, вполне соответствовала опасениям леди Кэтрин. Слава Богу, тетка ничего об этом не знает.

— Я никогда не имела умысла причинить вам неприятности, тетя, — чуть покривив душой, сказала Рейвен. — Напрасно вы так обо мне думаете.

— Возможно, — с кисловатой миной согласилась леди Кэтрин. — Но, как бы то ни было, скажу прямо… — Неожиданно открытая улыбка мелькнула у нее на губах. — Скажу по правде, не очень-то вы с Холфордом подходите друг другу. По крайней мере по характеру. Его светлость, извини за откровенность, напыщенное ничтожество. Да простит меня Господь за такие слова.

— Ну, не так уж он плох, — решила вступиться за будущего мужа Рейвен, скрывая безмерное удивление от прямоты и откровенности леди Кэтрин. — Зато, если не ошибаюсь, он хорошо воспитанный, сдержанный человек и, что важнее всего, добрый по натуре.

— Что ж, — заключила родственница, — быть может, ты права. Во всяком случае, я рада, что тобою не владеют дурацкие предрассудки, будто в браке необходима любовь. То, что называется любовью, моя дорогая, отнюдь не служит порукой счастья, в чем имела печальную возможность убедиться твоя собственная мать.

Снова у Рейвен сжалось сердце.

— Это правда, тетя Кэтрин, — сказала она. — Любовь может приносить несчастье. Я хорошо усвоила этот урок.

— Что говорит о том, Рейвен, что у тебя гораздо больше здравого смысла, чем у твоей несчастной матери.

Девушка опустила глаза, потому что в них мелькнул гнев: сколько можно об одном и том же? Она не желала слушать такие слова и вообще обсуждать поведение матери и ее горькую судьбу.

Старая дама почувствовала состояние собеседницы, однако не посчитала нужным отступить от темы и добавила холодным назидательным тоном:

— По крайней мере можно надеяться, что перед тобой открывается будущее, какового и желала для тебя Элизабет. И ты займешь то место в обществе, которого твоя мать лишилась по собственной глупости.

Этого Рейвен уже не могла выдержать. Вздернув подбородок и глядя прямо в лицо тетке, она заявила:

— Не по глупости, миледи, а потому, что ее отвергла собственная семья. И вы это прекрасно знаете.

Леди Кэтрин грозно нахмурилась.

— У нас не было иного выхода, как принудить твою мать немедленно выйти замуж. Иначе ее ожидали бесчестье и полный крах. То, как она себя вела, выходило за все рамки приличия: вступить в связь с женатым мужчиной, позволить ему наградить ее ребенком! Куда уж больше!

Леди Кэтрин говорила в столь презрительном тоне, что Рейвен не выдержала.

— Мой дед и ваш брат не должен был!.. — почти крикнула она. — Зачем он отрекся от своей дочери и отправил ее за океан?!

— Быть может, на Карибы — это слишком далеко, — согласилась Кэтрин. — Но вообще Джервис принял единственно правильное решение. Никто не понял бы его, если бы он примирился с тем, что у его дочери внебрачный ребенок. Какой позор!

— И поэтому он заставил ее выйти замуж за человека, которого она не переносила? И прогнал с глаз долой? Разве это хорошо?

— Уверяю тебя, Рейвен, твоя мать и сама понимала, что замужество — единственный выход. Брак с Кендриком спасал ее от позора, а тебя от клейма незаконнорожденной.

Да, Рейвен давно поняла, какую жертву принесла мать ради нее. Но все равно: ничто не может извинить или обелить тех, кто заставил бедную женщину пойти на эти испытания. И дед Джервис, и тетка Кэтрин показали себя черствыми и бессердечными. Но как видно, до сих пор считают свое тогдашнее поведение единственно верным и достойным.

— Если бы мою мать не обрекли на жизнь среди чужих для нее людей, — сказала она с горечью, — если бы она продолжала находиться в окружении родных и друзей, быть может, она сумела бы преодолеть свою безнадежную любовь. Однако получилось, что она рано растратила жизненные силы, лелея напрасные надежды.

И снова холодный рассудительный голос леди Кэтрин:

— Ей некого винить, кроме себя самой, за свою позорную слабость. Впрочем, она вскоре пришла к той же мысли и осознала свою страшную ошибку. Но было уже поздно.

— Простите, если выражу недоверие, тетя Кэтрин, — со сдержанным раздражением сказала Рейвен, — но откуда вам это известно?

— Потому что Элизабет признавалась в этом в своих письмах.

— Она писала вам?

— Не слишком часто. Может быть, раза два в год, но письма были. И в последних посланиях все чаще давала понять, что постепенно пришла в себя и горько сожалеет о содеянном. О том, что выпала из того круга, к которому принадлежала по рождению и воспитанию, и вынуждена вести совсем иной образ жизни… Она очень сильно желала, чтобы твоя жизнь была не такой, как у нее.