Книга Гугенот, страница 8 – Андрей Хуснутдинов

— О каких еще ант-ресолях?

— Да вы же не слушаете меня!

— Про ант-ресоли и про Штирлица я уже слышал. Не надо кричать. Я одного только не пойму — почему городская прокуратура должна заниматься этими ант-ресолями со Штирлицем?

— А почему бы городской прокуратуре не заняться… — Подорогин осекся от боли, задев раненой рукой колено.

Даут Рамазанович меланхолично вращал зажатым в пальцах карандашом.

— Ладно… — Подорогин поднялся. — На нет и суда нет.

— Вы будете писать заявление? — оживился следователь.

— Нет.

— Обождите, я подпишу пропуск. — Даут Рамазанович отложил карандаш, провел ладонью по столу, приподнял и бросил папку.

Подорогин посмотрел на спаниеля, вскочившего вслед за ним и шевелившего пушистым обмылком хвоста.

— У вас не будет ручки? — сказал Даут Рамазанович.

Подорогин полез в карман, но вместо ручки достал серый конверт с фотографиями, забытый следователем Уткиным. Конверт подмок с одного края, к оплавившемуся штампу «ДСП» присохли песчинки грязи. Подорогин извлек снимки и рассматривал их, не узнавая.

— Постойте… — выпрямился Даут Рамазанович.

— Что?

— Откуда это у вас? — Хмурясь, следователь вглядывался в фотографии с обратной стороны.

Подорогин перевернул снимки: с обратной стороны все они были промаркированы, на каждом стоял штамп учета и порядковый номер.

— Это же наша канцелярия. — Даут Рамазанович вытащил фотографии из пальцев Подорогина. — Как они к вам попали?

Подорогин пощипал бровь.

— От следователя Уткина.

— Кто это?

— Человек, завладевший моим телефоном.

Даут Рамазанович нетерпеливо повел подбородком:

— На фотографиях — кто?

— На фотографиях — человек, который звонил на мой автоответчик. — Подорогин сел обратно на стул. — Звонившая.

Следователь перетасовал фотографии, пожевал губами, свирепо сломал бровь и вдруг бросился из комнаты.

— Ждите меня здесь — никуда ни шагу! — донесся из коридора его удаляющийся вопль.

Помешкав, Подорогин выглянул за дверь, но Даута Рамазановича и след простыл. Где-то громыхало железо. Пол коридора был выложен ромбической плиткой, как в бане.

Вернувшись к столу, Подорогин раскрыл папку, на которой Даут Рамазанович рисовал карандашом.

Он ожидал увидеть исписанные протоколы, пожелтевшие справки, заявления, копии договоров, но под слоем чистой бумаги в папке оказались фотоснимки. В основном это была порнография: переплетенные потные тела, части потных тел, пламенеющие маслянистые гениталии, раскрытые в пылу страсти, освещенные до миндалин немые рты, лава семени на лбах и щеках, невинные и бессовестные детские лица, кожаные костюмы с вырезами в паху, фаллоимитаторы, наручники и тому подобный реквизит. Две фотографии оставили его в особенном замешательстве. На одной был запечатлен кабинет Даута Рамазановича, причем запечатлен из-за стола, так что помимо самого стола, заваленного порнографией, хорошо просматривались стена со Сталиным и сейфом, приоткрытая дверь и часть окна. На другой фотографии — вдвое большего формата — изображалась отрезанная голова. Подорогина слабо кольнула мысль о Штирлице, хотя с первого взгляда было ясно, что это не Штирлиц и что даже сама голова не главное на снимке. Главное — то, как мастерски и художественно этот снимок был исполнен. Багрово-мраморный фон сдабривали хищные побеги вьюна и нереально резкие, выпуклые скорлупки каких-то насекомых. На мертвом лице с полузакрытыми глазами прочитывались малейшие детали рельефа кожи, ничуть, однако, не вызывавшие отвращения, даже скрупулезно выписанная грань отсечения более походила на сказочное ожерелье, нежели на рану, — и если бы не страшный смысл основного предмета изображения, если бы не сама отрезанная голова, можно было подумать, что это вырванная страница из какого-нибудь фотографического издания.

В коридоре послышались голоса и шаги. Подорогин сунул снимки обратно в папку и возвратился на стул. Спаниель лежал на боку, безмятежно вытянув лапы. Несколько секунд спустя в кабинет ввалились Даут Рамазанович и тучная дама средних лет, красная, свистевшая горлом от одышки. Дама и Даут Рамазанович рвали друг у друга снимки разбившейся девушки и спорили.

— Нет, да говорю же тебе, смотри ногу! — кричал Даут Рамазанович.

— И что нога? — отвечала дискантом дама. — И при чем здесь нога?

Даут Рамазанович в сердцах вскинул руки — «Э-э-э!», — выхватил из папки на столе несколько фотографий, только что вложенных туда Подорогиным, и ударил по ним пальцами:

— Сравнивай, ну?!

Дама замолчала и лишь продолжала свистеть горлом, тасуя снимки из папки с теми, что вызвали разночтения. Даут Рамазанович, переведя дух, подмигнул Подорогину. Дама попросила остальные снимки и по очереди, внахлест взялась сравнивать их со снимками убитой. Привалившись к столу, она порядочно сдвинула его. Даут Рамазанович обмахивался фотографией возбужденного мужского органа.

— Ну-у… — Дама почесала нос и, прищурившись, посмотрела на снимки с вытянутой руки. — Что-то, вполне может быть, и есть. Но ничего определенного. Говорю тебе. Ничего…

В ответ Даут Рамазанович произнес длинную бессмысленную фразу, запер дверь и прислонился к ней спиной:

— Смотри!

Он слегка запрокинул голову, правой рукой, сжатой в кулак, коснулся уха и медленно, точно исполнял ритуал, завел левую за спину. Затем с щелчком в суставе присел на одной ноге, а голенью другой, неестественно вывернутой в колене, приложился к косяку.

— Ну? — Ему было тяжело дышать, он ворочал глазом, пытаясь оценить реакцию дамы.

Та навела на него фотографии разбившейся девушки и совокупляющейся пары и, отвесив губу, дышала в нос. В эту секунду громко постучали в дверь.

— Да вроде… — неуверенно резюмировала дама.

Даут Рамазанович обмяк со страшным выдохом облегченья.

— Стучат, — сказала дама, не отрываясь от фотографий.

— Это я! — Даут Рамазанович, хохоча, открыл дверь. — Тук-тук!

— Вот правильно, Рамазаныч… — Не закончив фразы, дама повернула снимки вверх ногами, хмыкнула и принялась обмахивать ими лицо. — Про папу анекдот знаешь?

— Нет! — затряс головой Даут Рамазанович.

Дама стала рассказывать анекдот про папу, но не закончила его и тоже покатилась со смеху.

Где-то в здании рассыпалась трель сотового телефона. Подорогин схватился за нагрудный карман и скорым шагом вышел в коридор. Он ждал оклика, но Дауту Рамазановичу, очевидно, было не до него.

— Это — кто? — понизила голос дама.

Прикрыв за собой дверь, Подорогин все еще держался за грудь. Рубашка под ладонью была горячей. Он посмотрел на часы.