Онлайн книга «Ваш номер - тринадцатый»
Администратор смотрел с нескрываемой брезгливостью: — Ступайте к гардеробщику! Скажите, что я велел вернуть вам новый плащ. Зорин суетливо откланивался — успокоенный и обессиленный. — Простите, Петр Аввакумович, — встрепенулся он на самом пороге, несколько уже осмелев. — Можно один вопрос не по существу? Администратор кивнул, обратив на него выжидающий взор. И снова, как и в первую их встречу, странное ощущение пронизало Зорина. Голос Администратора звучал уверенно и властно, и в силах этого человека было карать и миловать. А глаза излучали почти ощутимую боль. Боль обреченного. Вот так же стоит дуб-исполин: могуч, раскидист в кроне, стволом неохватен. А внутри сердцевина вся сгнила, и в трухе копошатся мыши да плодится прочая мелкая нечисть. И ни одна птица не совьет себе гнезда на этом больном дереве, ни одна белка не поселится в его дупле. В ходе общения с Администратором у Зорина все упрочивалось тягостное впечатление, что имеешь дело со смертельно больным человеком. И что болезнь эта — не тела, а души. Между тем хозяин кабинета ожидал его «вопроса не по существу». И Зорин спохватился: — Я вот о чем спросить хотел. Этот старичок, Пифагором себя кличет. Почему он всех называет — гражданин, гражданка? — Что, батенька мой, заинтересовал вас наш Пиф-Паф? — впервые за этот вечер на устах Администратора обозначилась улыбка. — А почему — Пиф-Паф? — удивился Зорин, немало подбодренный тем, что снова сделался «батенькой». — А потому, — разъяснил Администратор, — что он не только Пифагор, а еще и Пифагор Пафнутьевич. Вот вам и Пиф-Паф! Но это даже — во-вторых. А во-первых — потому, что в свое время очень он уважал делать это самое пиф-паф. — В каком смысле? — опешил редактор. — А в самом прямом! Поставить человека к стенке и в упор разнести ему затылок к чертовой матери. По приговору «тройки», который сам же и клепал — безошибочно руководствуясь революционным своим правосознанием. Вот тогда-то этот кукиш марципановый и привык ко всем подследственным и приговоренным обращаться гражданин да гражданка. — Но мы-то с вами, вроде, не подследственные? — скорей спросил, чем утвердил Зорин. — Что там мы! Для него вся Вселенная — подследственная! — махнул рукой Чичеванов. — Старикан аж локти себе искусал, что Вселенную поставить к стенке не может. Рад бы, ясны горы, да кишка тонка! И заключил: — Редкая сволочь этот наш Пифагор! И такое удовольствие он от каждого расстрела получал! Хлебом не корми, а дай душу человеческую на небо спровадить. Зорин все никак не мог переварить: этот добрый старикашка, хранитель детских снов, оказывается, закоренелый садист и палач? И Зорин решился робко уточнить: — Тот самый Пифагор? Седенький, маленького росточка? У него еще папа математиком был… — Был папа математиком, — согласился Администратор. — Был математиком, а стал зэком. Потому что сыночек родной, отрок ненаглядный, в органы настучал. Мол, папаша-профессор, будучи злобным представителем враждебного эксплуататорского класса, сколачивает у себя в университете подполье из недобитых белогвардейцев и троцкистов. Ну а года три спустя сыночек и сам уже напялил форму НКВД — что вы думаете? — не пожалел усилий: отыскал папашу-«белогвардейца» в лагере под Бодайбо. — Что, совесть заговорила? — уточнил Зорин. Администратор улыбнулся его наивности: — Можете не рисовать полотно «Возвращение блудного сына»! Найдя за решеткой любимого папу, сыночек сел за стол, накатал скоренько приговор и тут же самолично привел его в исполнение. — Как? — ужаснулся Зорин. — Родного отца?! — Его самого! Да-да, не ахайте! Наш седенький, тихонький Пифагорчик — это гибрид Павлика Морозова, Малюты Скуратова и Иуды Искариота. — И такое чудовище вы держите у себя в «Утренней звезде»? — спросил, все еще не решаясь поверить, Зорин. Администратор охотно подтвердил: — Таких-то мы в первую очередь и держим! — Ну, если этот ласковый тихоня — такой нелюдь, то представляю, что за чудовище — ваш гардеробщик! — поежился Зорин. — Этот, поди, людей не расстреливает, а живьем глотает! — Аполлинарий-то? — вновь усмехнулся Администратор. — Ну что вы, батенька мой! Этот мухи не обидит! Мечтатель, романтик, поэт. Кстати, рекомендую: блестящий переводчик. Во всяком случае сонеты Петрарки и баллады Гартмана фон Ауэ (был, знаете ли, такой немецкий миннезингер!) лучше нашего Аполлинария никто не перевел. На досуге не поленитесь, полистайте его «Песни о крестовых походах». Это вам не кукиш марципановый! Администратор глянул на часы: — Ну ладно, не все — в один присест. Вас ждут, господин главный редактор! Зорин доплелся до Аполлинария, почитателя средневековых миннезингеров. Доложил: Администратор распорядился вернуть новый плащ. Согласно закону Авогадро. Отвалив вниз многотонную челюсть, виртуоз пленительных канцон изобразил впечатляющую улыбку: — Амнистия, значит? Ладно, доцент, шут с тобой: забирай свой плащик. А эту хламиду оставь, ровесника мамонтов! Уже через пару минут Зорин расслабленно опустился на сиденье своего «Мерседеса». — Ну что, Денис Викторович? Как вам новая банька? — поинтересовался Славик, откладывая в сторону полуотгаданный сканворд. Зорин взглянул на его, как на психа: — Что? Банька? Какая еще банька?.. Ах, да, действительно банька! Он вздохнул: — Знаешь, Славик, банька эта чуть совсем меня не угробила! До сих пор бросает то в жар, то в холод… — Это хорошо! — улыбнулся Славик. — Температурные контрасты — самая польза для организма! Но Зорин уже не слышал этих слов. Он провалился в тяжкий, как похмелье, сон. И сразу же в сновидение забрел тихий старикашка Пифагор Пафнутьевич. На нем красовались высокая, с загнутым концом шапка тирольского гнома, хромовые сапоги и гимнастерка с нашивками энкавэдэшника. Пиф-Паф уселся за казенный, покрытый зеленым сукном, стол, включил настольную лампу и направил ее в глаза Зорину. Ласково улыбнулся и голубиным голосочком поведал: — Я вам, гражданин редактор, щейчаш рашшкажу шкажочку про любовь к трем апельщинам. А потом ваш рашштреляю. Как шпиена и шаботажника. Вот только приговорчик надлежаще оформлю, шишки-коврижки! И заскрипел пером, прилежно склонив голову набок. * * * Зорин вальяжно развалился в редакторском кресле и со скукой втолковывал редактору отдела новостей: — Стефан Ардальонович, вы же сами — король репортажа! Вам ли объяснять, что репортер — это не специальность, это — диагноз! Этим надо жить, болеть, дышать. А ваша Артемьева — лентяйка. Да к тому же безграмотная! Почему я должен ей втолковывать, что «играть значение» — это не по-русски? |