Книга Шапка Мономаха, страница 17 – Наталья Иртенина

Душило сцапал кусок вепревины и жадно вонзил в него зубы.

– Повоюем, порежем князьков, отберем наш полон, спалим вежи, – прожевав, сказал он. – На другой год к другим вежам наведаемся. После этого половцы не скоро на Русь смогут сунуться. А когда смогут – повторим.

– Погоди. – Мономах, вдохновившись, плюхнул на прежнее место новый кус мяса. – Они так просто не отдадут нам свои вежи. Воевать придется серьезно. В стычках с наскоку, в погоне мы их побеждаем. А в прямом бою половцы пока сильнее.

– Ну, тут у меня тоже задумка есть… – не слишком уверенно сказал Душило.

– Теперь мой черед, – заспорил князь. Он насыпал перед собой две кучи орехов, одну против другой, и разровнял. – Это наша конница, а это поганые. Они привыкли бить наши ряды клином, ломать полки. А что если удивить их…

Князь убрал часть орехов из середины русского войска и насыпал туда сушеных сарацинских ягод.

– Выставить пешцов против конных, – выпалил Душило, не утерпев.

– Это моя мысль! – возмутился Мономах.

– Ага, князь, твоя, – сияя, как золотой греческий солид, согласился боярин. – Я просто ее сказал.

– Пешцов вооружить длинными копьями и щитами в рост – от стрел…

– Поставить их в несколько рядов, глубоким строем…

– А позади – пешцов с топорами, на случай прорыва…

– А по правую и левую руку – конницу. Когда половцы разобьются о копейщиков, ударить по ним с боков.

Русские орехи на столе надвинулись на половецкие и смешались в куче.

– Хорошо мы с тобой подумали, Душило, – остался доволен князь. Но тут же грустно прибавил: – Только не скоро еще это будет. Дружину надо набирать, отроков обучать. Со Святополком… – он запнулся, – ладить. Моей дружины сейчас не хватает даже на разбойников.

– А что, сильно шалят?

– В брянских лесах на волоках залегают купцам пути, – пожаловался князь. – Посылал туда летом отроков со Станилой – едва десяток вернулся обратно. Рассказали про какого-то Соловейку. Силищи, говорят, в том Соловейке немерено. А живет со своими людьми на дубах. Ты не знаешь, Душило, почему на дубах? – задумался Мономах, раскусил орех и пожевал.

– Не знаю, князь. – Душило выпил меду, обтер усы. – А я вот что хотел сказать. Отпусти меня в монастырь.

– Чего? – опешил Владимир Всеволодич. – Куда?

– Я, князь, все еще себя каю, что не уберег Ростислава.

– Ты не мог, тебя мертвыми половцами завалило…

– Выслушай, князь. Не у Треполя я его не сберег, а еще прежде, когда в Феодосьев монастырь одного отпустил. Там-то его враг и подловил. А я-то, дурной, думал: в монастыре какая опасность? Был бы я там, не дал бы чернеца и пальцем тронуть. Тот Григорий был чудотворный монах, я потом узнал. Особо с татями воевал и многих из них к трудам праведным обратил. Вот теперь думаю: нужно мне вместо того Григория, по моему недосмотру утопленного, восполнить число феодосьевых монахов.

– Ты, Душило Сбыславич, с ума съехал, – решительно возразил князь. – То к половцам в нору грозишь залезть, их князьков резать хочешь, а то в монастырь сбежать собрался. И как ты там устроиться намерен? Твое чрево много требует, а феодосьевы монахи одной чечевицей с рыбой питаются. В великом посту и вовсе сухую корку гложут.

– С брюхом слажу как ни то. А про половцев… Я разве сказал, чтоб ты меня прямо сейчас отпустил? Вот отобьем им охоту на Русь наезжать, тогда и подамся на покаяние… Да! – вспомнил он. – Кто у тебя теперь воевода, князь?

– Ратибора поставил, более некого, – с неохотой отозвался Мономах.

Душило встал, уронив скамью, вместо утиральника вытер руки о подвернувшегося холопа.

– Ну, прощай, князь. Поеду обратно. Княжичу твоему отроку Святославу что передать?

– Чтоб тебя слушался.

– Угу. Так ты лечись, князь. Если с тобой что – кто тогда за Русь встанет?

Мономах, подошедши, обнял боярина.

– Того и опасаюсь, – молвил тихо.

11

Ветер кружил по двору, кидая снегом в окошки, тряся ставнями. Самый лютый месяц зимы, самый скушный и надоедливый. «Устал от зимы», – подумалось князю. Хотелось горячего солнца, чтоб прожарило как следует его нутро, ноющее теперь от самого легкого движения воздуха. Князь, кутаясь в меха, вышел в сени, оттуда – на верхнее гульбище терема, открытое ветру. Окинул взором большой город, вспомнил с досадой, что недавно вернулся из Любеча в Чернигов. С гульбища любечского терема на холме вид был совсем иной – широта и безмятежность Днепра, скованные ныне ледяной броней.

– Княже, – испуганно-ласково позвал голос Марицы. – Пуще застудишься, пойди в дом.

Мономах покорно ушел в тепло хором, в изложню. Сел на ложе. Марица, опустившись на пол, стала ластиться, заглядывала в лицо. Князь ответно гладил ее по щеке. Жена-полонянка. Поразившая его когда-то своей красой, но тщетно пытавшаяся согреть его сердце. Окрещенная Марьей, она оставалась дикаркой, не понимала христианской веры, не видела разницы между Русью и Степью, признавала мужа полновластным господином, хозяином и жизни ее, и смерти. Княгиня-рабыня.

Плененную печенежскую княжну подарил ему два с лишним года назад теребовльский князь Василько, ходивший в помощь византийскому царю против орды кочевников. В тот же поход по призыву Царьграда с ним шли половецкие ханы Боняк и Тугоркан. Некогда печенеги терзали Русь так же, как ныне куманы. Но после того похода печенеги навсегда исчезли с лица земли. Осталось только их имя, совсем не страшное – даже детей им теперь не испугаешь. Так же и половцы когда-нибудь расточатся.

– Как Юрья? – спросил князь о сыне, которого она родила ему год назад.

– Хорошо. Скоро сядет на коня, – засмеялась Марица. – Вырастет такой же сильный и храбрый, как отец. – Она горделиво погладила себя по животу. – Скоро-скоро у тебя будет еще сын.

Мономах благодарно поцеловал ее в лоб.

– Ступай.

Когда она ушла, князь лег на постель и стал думать, что лучше было б остаться в Любече. В Чернигове слишком много людей, досаждающих ему заботой о его здоровье. В своей любечской крепости он был почти один, хотя строил ее с расчетом на сотню дружинников, не считая челяди. И там было хорошо. «Нужно остаться одному», – вдруг подумал он. Мономах на греческом значит Единоборец. Ему назначено бороться в одиночку. Но с кем? С половцами он один не справится. Их можно одолеть только всей Русью. Со Святополком? Нет. С другими князьями, тем же Всеславом – для мира на Руси? А может… со смертью?

Сколько раз он видел ее в глаза – на ловах, в рукопашной со зверем, в сече, лицом к лицу с врагом. Но никогда она не казалась такой мерзкой, как ныне, на одре болезни.

– Князь, пора пить лечебное снадобье.

Холоп приподнял ослабевшего князя, лекарь-армянин из Киева по глотку влил ему в рот вонючее зелье.