Книга Анжелика. Тулузская свадьба, страница 21 – Анн Голон

Анжелика помедлила в нерешительности, затем очень осторожно приблизилась, прижимаясь к стене. Вокруг царила полная тишина. Один человек говорил, а другой иногда возражал, и она убедилась, что их было только двое.

Голос был красив.

«Очень ученый человек.

Я прочел только предисловие к твоей книге, между тем оно позволило мне догадаться о твоем намерении, и ничто, ничто, разумеется, не может быть более приятно, чем в поиске правды обрести подлинного союзника подобного тебе, в высшей степени приверженца истины. Действительно жаль, что столь редки те, кто преданы правде, а не следуют по пути извращенной философии».

— Не было ли это чересчур смелым высказыванием? — прервал собеседник. — Тот, кому он писал, рискует почувствовать себя под прицелом этого слова — «извращенной».

Раздался взрыв смеха, который окончательно убедил Анжелику в том, что разговаривали Жоффрей и их нынешний гость, Фабрицио Контарини.

Поскольку молодая графиня уже видела их — удаляющимися, как она решила, в сторону лаборатории, — то сейчас не сразу узнала голоса этих невидимых собеседников, отражавшиеся тихим эхом. По правде говоря, за все время замужества ей редко случалось разговаривать с супругом вне обычного шума светских бесед, но даже тогда вокруг них всегда находились лакеи и служанки.

В этот час, когда все вокруг словно замерло — даже птицы смолкли в листве, — голос мужа приобрел такое странное, необычное звучание, что Анжелика не узнала его, ее вдруг охватила уверенность, что говорит иностранец… Но после этого взрыва смеха не осталось никаких сомнений — это был действительно Жоффрей де Пейрак.

И чему она удивляется? Ведь она никогда не задумывалась, где его личные апартаменты. Значит, они находились здесь, наверху, так же как и кабинеты для деловых бумаг и корреспонденции. Машинально Анжелика слушала объяснения, которые давал ее муж по поводу прочитанного письма.

Он говорил, что речь шла о послании, написанном более пятидесяти лет назад, в августе 1597 года, великим астрономом Галилеем его немецкому коллеге Иоганну Кеплеру.

— Утверждения его так же опасны и в наше время, — заметил венецианский гость.

— Я согласен с вами.

— Как Галилей мог так доверяться ему в столь животрепещущих вопросах?

— Он убеждал обнаружить истину, суть вещей, механизм Вселенной.

— О! Какая неосторожность — утверждать это подобным образом. Я словно наяву вижу — прошли годы, и вот он, старик, стоит на коленях в белой рубахе перед этими бородатыми кардиналами и произносит ужасные слова отречения: «Я, Галилео Галилей, перед этим судом и коленопреклоненный перед вами, отрекаюсь и проклинаю всем сердцем искренне и с единой верой без притворства все ошибки и ереси вышеуказанные…»

— Мое сердце разрывается при мысли о перенесенном им унижении.

Время от времени они говорили по-итальянски или на латыни, приводя цитаты. Анжелика сожалела об этом, так как Фабрицио умел очень живо говорить по-французски о вещах, которые его увлекали:

— Это письмо просто безумие!.. Пройдет три года, и Джордано Бруно в Риме взойдет на костер и сгорит заживо из-за тех же убеждений, что и Галилей: за поддержку теорий Коперника и недоверие к Аристотелю. Конечно, он попал в пасть волку… Но как можно жить в вечном сомнении по отношению ко всему в вопросе истины… истины мироздания [49] !

Анжелика услышала вопрос, заданный Жоффреем по-французски тоном любезного приглашения.

— Не согласитесь ли вы встретиться со мной вечером наверху, чтобы обрести дух Галилея?

Последовало молчание, в котором растворилось все волнение, живущее в венецианце.

Затем он произнес:

— О да… Комната с золотым замком.

Эти слова, сказанные шепотом, так встревожили Анжелику, что в течение нескольких минут она сомневалась, все ли правильно расслышала и что это ей не приснилось и не привиделось.

Становилось жарко. Она должна была или уйти, или сосредоточить свое внимание, чтобы снова уловить нить беседы. Анжелика опять услышала слово «золото», но смысл его был иным.

— Золото Тулузы [50] , — говорил Фабрицио, — мы знаем, что оно проклято, но, несмотря на это, оно все равно околдовывает. Все, кто узнал этот город, не в силах его забыть или возненавидеть. Это идол. Он принадлежит только себе самому. Это твердыня. И именно здесь, под ее внешней беззаботностью, зародилась и утвердилась та самая инквизиция [51] , что истребила ваших Добрых Людей [52] . Она расправилась с ними с пылающей непримиримостью… Я повторяю — пылающей!.. Сколько костров!.. Мы говорили о Бруно в Риме. Но и сорока лет не прошло, как здесь сожгли Джулио Чезаре, знаменитого Ванини [53] .

— Кстати, и чего ради он упорствовал в отрицании бессмертия души? — сказал Жоффрей.

— Никто не может молчать, когда правда кажется слишком очевидной!

И Анжелика с удивлением услышала, как оба снова рассмеялись, легко, как будто их развеселило совпадение мыслей.

— В свою очередь я советую вам быть осторожным, Фабрицио, — сказал Жоффрей. — Если это случилось с Ванини после издания книги «Амфитеатр вечного провидения», то с вашей стороны было бы наивностью пытаться оправдаться перед судьями трибунала инквизиции. Лучше бы вам не делать рискованных шагов, так явно выражая свое одобрение.

— Ба! Здесь, под вашей крышей, я чувствую себя в безопасности.

— В любом дворце есть уши шпионов.

От этих слов мужа у Анжелики замерло сердце. Он подозревал чье-то присутствие?! Она не смела пошевелиться. Малейшее движение, шорох платья могло быть услышано, так как наступила полная тишина. Внезапно она почувствовала себя перенесенной волшебным образом в иной, неизвестный, необитаемый мир, населенный лишь болтливыми духами.