Книга Бедный маленький мир, страница 63 – Марина Козлова

– Как далай-лама, – вставил свои пять копеек барабанщик Горан.

– Как мать Тереза, – поклонился перкуссионист Мирко и поднял свой стакан. – Как бенгальский тигр. Как мыс Канаверал. В общем, за тебя.

– Точно, обкурились, – убежденно заявил Давор. – А я же вас предупреждал! И теперь с легким сердцем применю к вам санкции.

– И функции, – всхлипнул Мирко и лег щекой на газету. – Ты ничего не понимаешь. Не в состоянии разделить нашей светлой радости. Тут о тебе статья.

Статья была посвящена старту мирового концертного турне «предмета нашей национальной гордости, культового композитора Давора Тодоровича и его потрясающего коллектива». Парни толкались, тыкали пальцами куда-то в середину текста и по очереди зачитывали наиболее выдающиеся, с их точки зрения, пассажи.

«За независимостью его натуры, за космополитичностью его суждений кроется нежная и ранимая душа ребенка. У него было трудное детство…»

– О-о! – со всхлипом стонал Мирко. – И деревянные игрушки!

«В возрасте тринадцати лет его исключили из пионерской организации социалистической Югославии – уже тогда у него были принципиальные расхождения с коммунистической идеологией…»

– У меня были клеша и длинные волосы, вот и все расхождения, – усмехнулся Давор. – И однажды прямо на уроке я поцеловал учительницу физкультуры.

Выражение лица Бранки стало мечтательным.

«Впоследствии за предпринимательскую деятельность его выгнали из музыкального училища…»

– Да, между прочим, правда. Я мыл машины, чтобы купить электрогитару. А что? Я вам не рассказывал?

«И поэтому юный Давор вынужден был…»

– Я сейчас уписаюсь, держите меня! – заорал Мирко на весь аэропорт. – Был вынужден! Обратите внимание – именно вынужден был поступить в институт международных отношений!

«Откуда его тоже в результате исключили за создание в стране радикального рок-андеграунда, что было несовместимо с образом дипломата социалистического государства…»

– Нет, я сам ушел, – признался Давор. – Я там нормально выучил русский и английский, но даже в страшном сне не мог представить себя дипломатом социалистического государства. Да ладно вам. Журналисты – существа загадочные. Дикие, но симпатичные. Зато никто не пишет, что я развращаю несовершеннолетних или пью кровь христианских младенцев. Низкий им за то поклон. У нас, между прочим, пресс-конференция в Киеве. Прямо сегодня вечером.

– Это у тебя пресс-конференция. – Горан поднял палец. – У тебя! У предмета нашей национальной гордости! А у нас – теплый весенний Киев и какой-нибудь кабак. Чувствуешь разницу?

– Вы свиньи, – нежно сказал им Давор. – Чудовищные. Нет у вас уважения к возрасту и ничего святого.

– А то! – легко согласился Милан, допивая виски.

И тут объявили об окончании регистрации на их рейс. Выяснилось, что надо нестись к терминалу. Но от терминала им уже приветливо махали, и улыбались, и говорили, что никаких проблем нет – пока на борт не взойдет Давор со своими музыкантами, никто никуда не полетит.

* * *

– Я тебя умоляю, – сказал Давору Милан, когда самолет приземлился в Борисполе, – не целуйся долго с девушками, а то жрать хочется.

Бранка с бесконечной благодарностью посмотрела на Милана и поволокла по проходу скрипичный футляр и клетку с очумевшим от полета Кроликом Голландским.

– Долго не буду, – пообещал Давор. – А сколько можно?

– Минуты три, – разрешил Милан.

– Что, независимо от количества девушек?

– Ты маньяк.

– Мне простительно. – Давор затолкал в сумку ноутбук и поднялся. – Я – гордость нации. Или как там в газете было сказано – предмет гордости?

– Ты – маньяк с манией величия, – ухмыльнулся Горан. – Редкая и очень тяжелая патология. Поэтому мы все понимаем, и терпим, и любим тебя таким, какой ты есть.

Встречающих девушек оказалось не так много – всего две. Зато в зале аэропорта были министр культуры, какие-то серьезные мужчины в костюмах и восемь телекамер. Давор, приветливо улыбаясь, выслушал слова министра о том, каким беспрецедентным культурным событием станет концерт его коллектива в Киеве, и в ответ сказал что-то о большой чести выступить в братской славянской стране с большим этническим наследием. Упоминание об этническом наследии вызвало неподдельную радость у министра со товарищи, и они немедленно принялись наперебой рассказывать, какие государственные программы по сохранению народных традиций действуют в Украине.

Тут Давор наконец заметил своего администратора Алана, который, как и положено, прилетел еще вчера и теперь маячил за спинами чиновников, стараясь не нарушать торжественность момента. Давор еще раз пожал руку министру и потер переносицу. Этот давно отработанный жест означал буквально следующее: «Спасай, затрахали». В течение двух секунд длинноволосый и длинноногий красавец Алан материализовался рядом с шефом и молча протянул ему мобильный телефон.

Давор извинился, отошел на несколько метров и под вспышками фотоаппаратов целую минуту изображал внимание к невидимому собеседнику. Этого времени встречающим официальным лицам как раз хватило, чтобы решить, что в ритуале приветствия поставлена логическая точка, и когда Давор сунул мобильник Алана в карман в компанию к своему, ему тут же представили менеджера принимающей стороны. А затем сообщили, что сей серьезный юноша по имени Павел «будет решать все вопросы». Министр широким приглашающим жестом указал на стеклянную дверь.

За дверью сиял в послеполуденном солнце белый лимузин.

Давор поднял брови и посмотрел на Алана. Алан поднял брови и пожал плечами. Милан, Мирко и Горан стали толкаться и гнусно хихикать за спиной, потому что примерно представляли себе, что именно в данный момент думает Давор – в прошлом панк-рокер и байкер, а в настоящее время – страстный противник всего и всяческого гламура. Бранка, прижимая к груди клетку с Кроликом Голландским, в общем и целом смотрела на лимузин с одобрением.

– А багаж и инструменты сейчас перенесут в микроавтобус, – густым басом пояснил юноша Павел.

– Спасибо огромное, я чувствую себя невестой, – сказал Давор и подумал, что убьет Алана прямо в холле гостиницы.

– А потому что не надо, – заорал Алан, как только лимузин тронулся с места, – не надо, когда я пытаюсь согласовать с тобой райдер, что-то бурчать себе под нос и говорить «какая, к черту, разница»! Я позавчера пытался согласовать с тобой райдер? Звонил?

– Пытался. Звонил.

– Что ты мне сказал? Только буквально.

– Я буквально сказал «какая, к черту, разница».

– Вопросы есть?

– У меня ростбиф горел!

– У тебя ростбиф, – возмутился Алан, – а они два «Мерседеса» в последний момент заменили лимузином. А если бы ты с самого начала по этому поводу занял принципиальную позицию…