Книга Таких не убивают, страница 44 – Кир Булычев

— Я вас понял! — возмутился Осетров. — Понял, что вам удобнее и проще питаться слухами и сплетнями, которые распространяются в институте, в основном с помощью и посредством ее подруги Сони Пищик, которая, к сожалению, работает в нашей библиотеке.

— И никаких оснований к сплетням вы не давали.

— Нет!

— Ой, врет же! — возмутилась Роза. — Ведь врет, он же ходил к ней, они даже в дверях целовались.

— Погодите, — снова оборвала ее Соколовская.

Круглое личико Розы излучало радость кошечки, прижавшей лапкой мышь.

— Хорошо, — произнес сыщик Шустов, — более подробно с вами обсудит эту проблему следователь прокуратуры, который ведет это дело. Моя задача проще — я сейчас как бы собираю мнения, смотрю, кто, когда, где был. Значит, гражданке Пищик доверять не следует?

— Соне? Ни за что!

— Так я ей и передам. Сведения, которые она сообщила, являются чистой ложью. Гражданин Осетров не имел близких и интимных отношений с потерпевшей.

— Не имел.

Опять была некоторая пауза, значит, Шустов записывал ответы Осетрова.

Потом Шустов деловито и как бы между делом спросил:

— А что вы в шкатулку положили?

— Куда?

— В шкатулку. В шкатулку крупного размера, тридцать два на двадцать четыре сантиметра, изготовленную из карельской березы, которая стояла на комоде.

— Я вас не понимаю.

Голос Осетрова звучал настолько неубедительно, что любому понятно было, что он просто тянет время и соображает, продолжать ли запираться или сменить пластинку.

— Значит, все-таки подсмотрела, — сказал он.

— Подсмотрела, — согласился Шустов.

— Это он про меня, — прошептала Роза. Она догадалась и была этим горда.

— Хорошо, я все расскажу. Совершенно честно, но попрошу вас, по крайней мере пока, не записывать мои показания. Примите их в устной форме. Я, в силу своего общественного положения, не могу позволить себе появиться в суде, даже просто свидетелем. Мое прошлое вызывает ко мне вражду со стороны так называемых демократов. Это объективная реальность. До сих пор звучат призывы к ликвидации членов коммунистической партии. Я же был одним из ее руководителей.

— Правда? — тихо спросила Соколовская.

Может, она тоже тайная или явная коммунистка?

— Врет, — ответила Лидочка. — Он был чиновником в ЦК. Таких там пруд пруди.

— Наверное, вы правы, — согласилась Соколовская, — хотя в любом случае интереснее, если ты поймала в чужой постели министра или члена Политбюро.

— Мы тут ни к чему не призываем, — заметил Шустов. — И уж я буду решать, что включать в протокол, а что не включать. Как мне кажется, гражданин Осетров, вы здесь не в таком положении, чтобы ставить мне условия.

— В таком случае я ничего говорить не буду.

— Уж лучше говорите, — возразил Шустов.

— Правильно, — подтвердила его слова Роза, — чего уж там.

— Хорошо, — сдался Осетров. — Я подтверждаю. У меня были интимные отношения с Аленой Флотской, однако я должен вас предупредить, что не являлся их инициатором. Я и не думал ухаживать за молодой женщиной, у меня нет таких склонностей. Но дело в том, что в тот период жизни, три года назад, я находился в подавленном состоянии после разгрома нашей партии и потери места, положения, даже уважения товарищей… Честно говоря, вы можете представить ситуацию, когда еще вчера вы вызывали на ковер директора института, а сегодня должны отчитываться перед заведующим отделом? И еще быть благодарным этим людям за то, что они вас не вышвырнули на улицу… Поймите меня правильно: я остаюсь высокого мнения о моих коллегах. Им ведь тоже было нелегко — пригласить меня, когда идет охота на ведьм, когда само слово «коммунизм» подвергается надругательству…

— Вы могли бы конкретнее? У меня много дел, — прервал его Шустов.

— Я хочу дать вам общую обстановку, в которой произошло мое сближение с Аленой Флотской. Алена была в те дни редким существом, которое, казалось, меня понимало. Я принял ее маневры за чистую монету, потому что моя душа стремилась к какому-то очищению. Я понятно выражаюсь?

— Для меня — понятно, — ответил Шустов. Инна хмыкнула.

Осетров не уловил иронии Шустова. Он слышал только себя.

— У меня было мало женщин, я всегда старался оставаться добрым семьянином, сохранять верность моей супруге.

Еще бы, у вас с этим было строго, подумала Лидочка.

— Но все же бывали исключения? — съязвил Шустов.

— Очень редко. В длительных командировках, вы понимаете?

— И что же произошло с Еленой Сергеевной?

— Мне показалось, что она выгодно отличается от других молодых женщин своей образованностью, чуткостью, открытостью…

— Я вас слушаю, продолжайте.

— Я пытаюсь вспомнить, понять… как это произошло.

— Наверное, на каком-нибудь юбилее, дне рождения, празднике? — пришел на помощь Шустов.

— Почему вы так подумали?

— Потому что обычно интеллигенты выпивают на службе, потом говорят о политике, а потом едут к любовницам, — сказал Шустов.

— Ну, вы упрощаете, — возразил Осетров.

— А если усложнить?

— Усложнить?

— Давно вы стали любовником гражданки Флотской?

— Господи! — вырвалось у Осетрова. Лидочка поняла, как одним ударом Шустов уничтожил и опошлил все еще сохранявшиеся руины романтической любви. От нее ничего не оставалось три дня назад, но теперь она, возможно, начала вновь воздвигаться в воображении Осетрова. И тут на пути тебе попадается прожженный, насквозь циничный милиционер.

— Вы встречались у нее на квартире? — Шустов торопил события.

— Да, — прошелестел Осетров. Женщины под дверью еле различили ответ.

— Это продолжалось…

— Около трех лет.

— Вы ездили вместе на курорты, в круизы, за рубеж?

— Помилуйте! — воскликнул Осетров. — Откуда у меня на это средства?

— Она предложила вам покинуть семью?

— Она этого не предлагала. У нас были отличные отношения.

— То есть вас это устраивало — любовница с отдельной квартирой, куда можно ходить, когда вам удобно, никто не мешает.

— Вы не имеете права вести допрос в таком тоне! Это пытка.

— А ты как ее пытал? — сурово произнесла Роза. — Я все лейтенанту расскажу, я женщина честная, я врать не буду, она на лестницу за ним бегала, она на него кричала, что жить не может.

— Так я и думала, — вынесла свой вердикт Инна Соколовская, поправляя погон.

— Могу ли я записать от вашего имени, — услышали они голос Шустова, — что «наши отношения ничем не омрачались, и мы не намерены были их изменять»?