Онлайн книга «Фигня»
|
– Он говорит, что первые шесть частей скучненьки, зато последние вознаградят терпение читателя. Читаю том, второй, третий… скучно, мочи нет! Ну, думаю, сейчас я буду вознаграждена! И что же? Читаю смерть Клариссы, смерть Ловласа – и конец!.. Так и не заметила перехода от скучных частей к занимательным… – Какая, все-таки, ужасная разница между идеалами бабушек и внучек! Ну что, скажите, общего между Ловласом и Адольфом?! А между тем роль женщины не изменяется… – Вы правы, совершенно правы!.. – горячо поддержала Амалию Мария. – Нет сомнения, что русские женщины лучше образованы, более читают, более мыслят, нежели мужчины, занятые Бог знает чем… Алексей подскакал к дому со стороны заднего двора. У кухонного флигеля суетились слуги. Алексей спешился, передал поводья конюху и тут же столкнулся с поварихой. – Поспешайте, барин, заждались вас! Иван Петрович шибко серчают… – всполошно сообщила она. Алексей бросился в дом, птицей взлетел по лестнице в свою комнату, сорвал с себя пропыленную рубаху и стал поспешно переодеваться. … А хозяин, тем временем, показывал гостям свою псарню. В сопровождении главного псаря, управляющего и трех помещиков – Захарьина, Рощина и Колбина – Иван Петрович то подходил к загону с борзыми, то приседал на корточки перед легавыми, о чем-то говорил с ними, трепал морды… Ему поднесли в лукошке щенят. Он выбрал двух и обратился к Колбину: – Лев Дмитрич, знаю, тебе мои борзые нравятся. Прими, друг любезный, из нового помета… Колбин принял корзину, рассыпавшись в благодарностях: – Иван Петрович, подарок царский! Давно мечтал… Благодарю покорно! – А вы, Евгений Семенович, еще не заболели псовой охотой? – Некогда все, Иван Петрович, – уныло отозвался Захарьин. – Хозяйство не отпускает… Нынче опять ожидаю недорода. Не знаю, ей-богу, что и делать!.. Хочу перенять английскую методу у соседа вашего, Григория Ивановича Муромского… – Да-с! – проговорил Берестов с усмешкой. – У меня не то, что у него… Куда нам по-англицки разоряться! Были бы мы по-русски хоть сыты. Гости улыбнулись и вслед за хозяином вышли в сад. Идучи впереди, Иван Петрович пустился в нравоучительные рассуждения: – Все эти заморские нововведения в первую голову крестьянин своим горбом чувствует. А я так думаю: чем более мы имеем над ним прав, тем более и наших обязанностей! Муромский – мот! Я таких не приемлю! Вот причина упадка нашего дворянства: дед был богат, сын уже нуждается, а внук идет по миру… Древние фамилии приходят в ничтожество!.. …В гостиной музицировала молодежь: две дочери Колбиных, три дочери Рощиных – Вера, Елена и Софья – и столичный отрок Вольдемар, сын Амалии. Все слушали романс, который пели сестры Колбины. И тут в гостиную явился Алексей Берестов. Как не похож он был на того удальца, что совсем недавно, полный радости, скакал в упоении по холмам! Перед девами предстал скучающий молодой dandy с небрежно-рассеянным взглядом, одетый во все черное. Он отвесил общий поклон, расслабленно облокотился на фортепиано, свесив руку с длинными пальцами. Все замерли, впившись глазами в огромный перстень на безымянном пальце в виде мертвой головы. Рука Алексея поднялась ко рту, деликатно скрывая набежавшую вдруг зевоту. Столичный отрок не выдержал, подошел к Алексею и сочувственно прошептал: – Как я вас понимаю!.. Мне тоже страх как скучно здесь после столицы, а уж вам, после студенческого братства… Алексей смерил его холодным взглядом с головы до ног и процедил еле слышно: – J'aime mieux m'ennuyer autrement… – Как он похож на Чайльд-Гарольда!.. – восторженно шепнула одна из рощинских девиц, младшая. – Притворяется, – шепнула в ответ старшая. …Было три часа пополудни, когда коляски и кареты с гостями покатили от крыльца. Иван Петрович махал вслед коляскам рукой. Колбинские девицы, ехавшие в последней карете, долго еще трясли в окна платочками, не в силах оторвать зачарованных глаз от сына хозяина. Алексей с облегчением стащил с шеи черный галстух, спрятал в карман. – Ну, что, какая из девиц приглянулась? – грубовато спросил отец. – Все жеманницы, – вздохнул Алексей и фыркнул раздраженно. – А по мне, так наши сельские барышни, выросшие под яблонями и между скирдами, воспитанные нянюшками и природою, гораздо милее столичных красавиц… На тебя, милый, не угодишь! Сам-то хорош! Вырядился бог знает как! – Иван Петрович поворотился и пошел в дом. – Батюшка, мне нужно с вами поговорить, – сказал Алексей. – Что ж… Пошли, поговорим… В кабинете Иван Петрович взял со стола трубку, набил ее, жестом пригласил сына сесть. Но тот остался стоять. Иван Петрович уселся в кресло. – Говори, Алеша. Что надумал? – Батюшка, позвольте без обиняков… – Ну? – Отпустите в военную службу. – Ах, вот ты зачем усы отпустил! В гусары, значит, метишь… – сказал отец, пуская кольца дыма. – Да-с, в гусары, – кивнул Алексей. – После университета, голубчик, в статскую службу идут, а не в военную. – Молод был и глуп. Теперь хочу быть гусаром. – А знаешь ли ты, – старик закинул ногу на ногу, – что звание помещика есть та же служба? Заниматься управлением тысяч душ, коих благосостояние зависит от тебя, важнее, чем командовать взводом или переписывать дипломатические депеши… – Я знаю. – А знаешь, так почему не хочешь продолжить мое дело? – Душа не лежит. Увы, я не l'homme des champs… – Ты ведь и не пробовал хозяйствовать! Я никак в толк не возьму: почему главное старание большей части наших дворян состоит не в том, чтобы сделать детей своих людьми, а в том, чтобы поскорее сделать их гвардии унтер-офицерами?.. Я им уподобляться не хочу. – Но почему же, батюшка? – Потому, что военная служба нынче – это вино, карты и разврат. Не то, что при Павле Петровиче, царство ему небесное! Тогда был порядок, а нынче гусары только шампанское горазды пить и за юбками охотиться. Не пущу! – Вы в самом деле лишаете меня выбора? – тихо произнес Алексей. – В самом деле! Такова моя отцовская воля. Ты меня знаешь. – Ну, и вы, батюшка, меня знаете! Я своего добьюсь! – Ишь ты! – Отец встал, прошелся по кабинету, успокаиваясь. – Пообвыкни здесь пока… Понравится – останешься, не понравится – ступай служить статским. Но в гусары не пойдешь! Ступай. Сын коротко кивнул отцу и, по-военному повернувшись, вышел из кабинета. |