Онлайн книга «Повелители времени. Две кругосветки»
|
Ещё с вечера с «Востока» было замечено необычное мерцание из-под густых, затянувших небосклон, облаков. Мерцание то появлялось, то исчезало. О причинах его на шлюпе пока не догадывались. А поздно ночью Луша проснулась у себя в каюте от нетерпеливого стука. В дверную щель, тяжело дыша, протиснулся Адамс, крикнул, чтоб быстрее поднималась на палубу, и мгновенно испарился. Наспех одевшись, Луша выскочила на палубу и ахнула. Это было фантастическое зрелище. На юге, из-за облаков на горизонте ракетами взмыли вверх два светящихся бело-голубых столба. Каждый был шириною в три солнца. Столбы сияли и множились, и вскоре всё небо оказалось объято этими удивительными столбами. Красотища была такая, что просто дух захватывало. Луша подошла к Адамсу, тихонько дёрнула за рукав, расширенными от восхищения глазами заглянула в лицо. Он улыбнулся, чувствуя себя старшим братом, приведшим сестрёнку на чудесное представление… Заметив, как легко она одета, потянул за локоть, поставил перед собой и обнял за плечи, укрыв от ветра. — Светло, почти как днём. Смотри, мы отбрасываем тень! — Ага… одну на двоих! Двойная тень протянулась через палубные доски, упёрлась головой в фальшборт, взмахнула четырьмя руками. Они засмеялись. Луша крепче прижалась спиной к Адамсу, и снова стала глядеть на небо. Свет от диковинных столбов был так ярок, что без труда можно было читать. Но кто бы уткнулся в книгу, когда на небосклоне разворачивалась такая феерия! Чувствуя, что Луша совсем замёрзла, Роман, на правах старшего, погнал её в каюту. А сам ещё долго стоял на палубе, мечтательно глядя в полыхающее южное небо. Пылало всю ночь, и только с утренней зарёй блистание полярных огней медленно угасло. Следующей ночью их ждало зрелище ещё более удивительное. С вечера дул свежий порывистый ветер, шёл густой снег. Но как только снегопад прекратился, вновь открылось южное сияние во всем своём величии и блеске. Вся команда незамедлительно высыпала на палубу. Задрав головы, моряки восхищённо разглядывали небосвод, весь покрытый разноцветными светящимися полосами. — Ура! — вопила Луша, размахивая руками. — Сегодня — разноцветное! Полосы извиваясь, бежали по небу с быстротой молнии, переливались всеми красками радуги. — Горит, небо горит! — кричали матросы, стаскивая шапки, не отрывая глаз от пылающего многоцветьем небосвода. — Уже недалече, братцы! * * * Наутро, в кают-компании продолжали обсуждать увиденное. — Готовы ли вы, маэстро, такое удивительное явление запечатлеть в красках? — допрашивал живописца Михайлова лейтенант Торсон. — Увы! — разводил руками Павел Николаевич. — Как ни жаль! Думаю, никакого мастерства не хватит передать сие чудо природы. Живописцу подвластен лишь миг — а величие этой картины в изменчивости, в переливе красок, в поминутном преображении форм… Видите ли, уважаемый, для искусства живописи жить в одном темпе с природой — недостижимая мечта. Ведь даже в быстрых набросках с натуры она всегда остаётся лишь застывшим слепком, пусть и прекрасно выполненным… — А что бы вы сказали, если бы картина в раме оживала? Ну, менялась бы всё время? — вставила Луша, жалевшая про себя, что не может всю эту красотищу заснять на видео. Да, окажись в момент нырка в её кармане телефон, она бы тут такого наснимала! Художник, приняв Лушины слова за фантазии, добродушно засмеялся. — Что вы смеётесь, Павел Николаевич! — обиделась Луша. — Я дело говорю. Зрители сидели бы перед такой картиной, смотрели бы — как там на ней всё двигается. Ветер дует, волны плещут, корабли плывут. Люди — бегают, прыгают, разговаривают… — Выдумки! — Михайлов ласково улыбнулся, и легонько похлопал Лушу по спине. — Давно собираюсь твой портрет сделать. Самое время, пока качки сильной нет. Только чур, сидеть, не двигаться, — погрозил он пальцем, — не бегать, не прыгать и головой не вертеть. А разговаривать, так и быть, разрешаю. * * * Как здорово, что придумали кино, думала Луша, сидя напротив художника и стараясь не двигаться. И как жаль, что живописец Михайлов его так никогда и не увидит. Ему бы, наверное, понравилось. Вот что: надо хотя бы научить его делать мультфильмы из толстой пачки листов! Рисуешь на каждом, вжик — быстро перелистываешь большим пальцем сверху донизу, и полное впечатление, что картинка двигается. Думаю, у него получится, он же отличный рисовальщик… Павел Николаевич тем временем напевал что-то про карие глаза, очевидно, имея в виду Лушины, и всё чиркал и чиркал по плотной бумаге карандашом, а потом уверенно растушёвывал рисунок большим пальцем. Луша скоро устала сидеть неподвижно, шея онемела, ныли плечи и спина, но неутомимый Михайлов словно и не замечал этого. Отложил карандаш, быстро достал перо и тушь, и с увлечением продолжил рисование. Луша терпеливо сносила препротивные мурашки в спине и шее, справедливо полагая, что за выдержку будет вознаграждена. Пусть фотографий с этого путешествия не предвидится, зато портрет сохранится — на память. Хорошо, что настоящему художнику, чтобы запечатлеть человека, не нужны ни телефон, ни фотокамера. И литиевые батарейки ему не нужны. Только карандаш и — бумага… «Вот бы ещё гардемарина портрет заполучить, — неожиданно пришло ей в голову, — я бы его в медальон засунула. Он ведь такой классный, этот Адамс!» Слегка краснея и словно отвечая на чей-то каверзный вопрос, Луша подумала, что это вполне естественное желание. Они же всё-таки друзья. И ничего такого. — Ничуточки она в него не влюбилась. Ну, разве что самую малость… * * * Через два часа беспрерывной работы художника Лушин портрет был готов. И очень, надо сказать, похоже получилось. Большой карандашный портрет и наброски художник оставил у себя, а маленький рисунок пером протянул девочке. — Держи, красавица, это тебе. Луша обомлела. Тот самый, что она видела в Рио! Так это был вовсе не Русин портрет… Листок выпал у неё из рук. Какая там выдержка! Она поняла, что готова опять, как во время памятного разговора с Лангсдорфом, упасть в обморок. Что и сделала незамедлительно, напугав художника Михайлова до полусмерти. Павел Николаевич, конечно, не принял на счёт своего таланта столь бурную зрительскую реакцию, а списал всё на спёртый воздух, чрезмерную усталость и долгое пребывание модели в одной позе. Заглянувший в кают-компанию Адамс увидел странную картину. Художник Михайлов стоял на коленях и испуганно обмахивал лежащую на полу Лушу её же портретом. Об истинных причинах происшествия никто, конечно, даже не догадывался. Луша, очнувшись, молча вставила маленький рисунок в медальон, и спрятала его на груди, под холщовой матросской рубашкой. |