Книга Первый Мир, страница 36 – Андрей Ливадный

– Есть Совет Безопасности Миров, – резко ответил Гюнтер. – Слышала, что существует «Закон о правах разумных существ»?

– Да? Ну, попробуй, – с сарказмом ответила она. – Ты на Элио-то попасть сумеешь?

Что-то тихо пискнуло в наступившей вдруг тишине.

– Мне пора. Ты хороший, Гюнтер, но есть обстоятельства, сила которых непреодолима. Люди никогда не признают своих пороков. Они заказывали и будут продолжать тайно заказывать запретные программы, чтобы сладко провести ночь, устранить конкурента, просто выстебнуться. Это жизнь. Я не говорю, что все люди такие. Тебе повезло, мне нет, вот только не нужно дергаться, ладно? Меня ты отсюда не вытащишь, а вот себя и Ивана погубишь.

– Ника, постой!

Она обернулась.

В ее глазах не промелькнуло даже тени надежды или обещания... Шрейба ожег глубокий, пронзительный взгляд, в котором холод смешивался с неуместной нежной грустью, словно все беды скатывались с нее, будто капли дождя, а глубоко внутри все же теплилась искра воли к жизни.

Именно так – не надежды, не иллюзии, а воли.

Гюнтер не понимал, что происходит с ним.

Прошлое опять рвалось из глубин сознания, ведь он сам когда-то был человеком, и – проклятие – он помнил, помнил многое из сказанного Никой.

Война срывает маски и наглядно показывает, кто истинно человек, а кто мразь, и видел Гюнтер достаточно и людей, и подонков, но то была война, а здесь и сейчас – мирная жизнь, так почему же люди создают свои подобия, издеваются над ними, в то время, когда цивилизация уже давно не нуждается в механизмах человекоподобного типа...

Он сел на камень в мрачной задумчивости.

Теперь, после эмоционального взрыва Ники, он в точности знал, чем промышляет Олмер.

Страшно?

Нет. Скорее мерзко.

Страшно другое – Ника говорила правду и только правду.

У них, Гюнтер сейчас мысленно подразумевал осознавшие себя человекоподобные машины, действительно нет будущего. Они не способны любить, не в состоянии продолжить свой род, они могут лишь развиваться по рискованному пути до момента безнадежного бесцельного бунта...

Существует ли гипотетическая, только зарождающаяся цивилизация кибернетических организмов, есть ли у них будущее, вещи они или полноценные мыслящие существа, способны ли сделать шаг вперед и постичь новое, недосягаемое пока чувство любви, он не знал, но Шрейб уже не мог отказаться от поиска ответа на брошенные ему в лицо вопросы.

– Ника... Я и Иван... мы завтра утром покидаем Эдобарг, – глухо произнес он, взяв ее за руку.

Она не попыталась вырваться, как вчера, лишь тихо спросила:

– Ну, что, поговорили?

– Ты действительно не помнишь Грюнверк? В тебе не осталось ничего от Ольги Наумовой? Ведь ты не играла, не притворялась, а действительно ощущала себя полноценным, свободным человеком.

Она подняла взгляд.

– Все ищешь убийцу сенатора?

– Ищу тот образ, который... стал мне дорог.

– Извини. Я действительно ничего не помню. Если мне и имплантировали память, заставили сыграть чью-то роль, то информация об этом вычищена кибрайкерами Олмера. Может, со временем всплывут какие-то обрывки воспоминаний, спрятанные в нейросетях... А ты действительно любил ее?

Шрейб лишь крепче сжал ее руку.

Он не помнил, что такое любовь. Но тоска глодала изнутри, он едва удерживал себя от неистового порыва: пойти и просто пристрелить Олмера. А там... будь что будет.

– Не надо... – Ника, словно прочитав его мысли, вздрогнула. – Я буду думать о тебе, – внезапно добавила она. – Буду ждать, когда ты вернешься. Только не натвори глупостей, ладно?

– Я боюсь за тебя.

– А что со мной станет? – Ника некрасиво усмехнулась. – Я нужна Олмеру.

– Тебя могут снова использовать.

Она опять обожгла Гюнтера взглядом и тихо ответила:

– Не выйдет. Я дождусь тебя. Постараюсь что-то узнать или вспомнить. Найти доказательства. Пусть его судят люди. Может, ты прав, и все не так безнадежно?

Вновь прозвучал сигнал коммуникатора.

– Мне пора.

Ника медленно отступила, вынуждая Гюнтера отпустить ее руку.

– Возвращайся. Я буду ждать...

Ее силуэт медленно растворился в сумерках аллеи, а Гюнтер еще долго стоял, глядя ей вслед.

Решение зрело.

Как будто сама судьба отправляла его в Первый Мир, предоставляя возможность совершить главный поступок всей жизни.

– Я вернусь не один, – внезапно прошептал Шрейб, глядя во мрак аллеи. – Олмер обязательно получит свое. Мы таких ублюдков с ребятами на войне давили по-тихому.

...Ника, вздрогнув, остановилась.

Она услышала, что сказал Гюнтер.

Десятый уровень гиперсферы. Система Ожерелья...

Араста, или, как называли планету древние расы, Первый Мир, встретила Ивана Столетова и Гюнтера Шрейба мелкой моросью дождя. Низкие хмурые облака висели над космодромом. Покинув борт челночного корабля, оба путешественника спустились по трапу, где их уже встречали: неподалеку от посадочной площадки мок под дождем армейский флайбот, из которого, заметив появление прибывших на планету, появился молодой человек в полевой форме со знаками различия полковника спецкорпуса ВКС Конфедерации.

К немалому удивлению Гюнтера (память у него в силу понятных причин была фотографическая), встречающий оказался Андреем Кречетовым.

Командир гарнизона Арасты пожал руку Ивану, затем Гюнтеру и, пристально посмотрев на Шрейба, произнес:

– Мы, кажется, уже встречались?

– Вы мнемоник? [38] – спросил Гюнтер.

– Нет. Но на Арасте многие понятия меняют смысл. Некоторые лишь слегка, иные радикально. Вы тот самый пехотный андроид Альянса, что спас взятого в заложники мальчика?

Шрейб кивнул.

– Мне казалось, я сильно изменился с тех пор. А вот вы – нет.

Кречетов улыбнулся.

– Я легко читаю энергоматрицы. Одна из возможностей, открывающаяся у человека в пространстве системы Ожерелья. Здесь очень много чудесного, граничащего едва ли не с мистикой, порой необъяснимого, непредсказуемого. А вы, надо полагать, тот самый мальчик, которого одиннадцать лет назад взяли в заложники? – Он перевел взгляд на Столетова.