Книга Вернуться по следам, страница 72 – Глория Му

Мощная, широкая в кости и себе на уме, а может, даже задумчивая или мечтательная, Песенка была помесью верховой и орловского рысака, обладала недюжинной силой и несомненным чувством собственного достоинства. Временами, правда, она выходила из этой своей задумчивости и могла выкинуть какую-нибудь пакость, – например, всадника из седла.

Вот и в тот раз Песенка вдруг взбрыкнула на маршруте, а я, самоуверенная дура, все же выслала ее на препятствие.

Лошадь потеряла ритм, прыгнула слишком рано, зацепилась передними копытами и полетела кувырком.

Меня вынесло из седла, я пролетела несколько метров и гулко грохнулась оземь.

Электрический разряд боли пробежал по телу и взорвался в голове вспышкой белого мучительного света.

«Мама…» – подумала я, уплывая в невесомость, но увидела почему-то папу. Он выглядел довольно глупо в плаще и шляпе, и я подумала: «Откуда она у него? Он никогда не носил шляп, никогда, ему совсем не к лицу». Папа снял шляпу, наклонился ко мне с улыбкой и сказал: «Просыпайся, маленький, тебя ждут».

Я открыла глаза и попыталась сесть. Сознание вернулось, но не слух, меня буквально оглушило падение, в голове словно гудели высоковольтные провода – оммммм… оммммм…

Я с трудом повернула голову и увидела Песенку, неподвижно лежащую на боку.

Меня встряхнуло от ужаса, что лошадь погибла или искалечилась, я бросилась к ней, но голова закружилась, колени подогнулись, и я снова упала.

Страх был так велик, что я проворно поползла к кобыле на четвереньках, оглядела ее, ощупала ноги. Она подняла голову и посмотрела на меня бессмысленным взглядом – лошадь была цела, ее оглушило, так же как и меня, вот и все.

Я отползла в сторону, чтобы кобыла, поднимаясь, меня не задавила, и, когда она, покатавшись на спине, встала на ноги, меня охватила эйфория.

Жива! Песенка жива и цела, и я цела! Как хорошо!

Чьи-то сильные руки ощупали меня, я повернулась и увидела Гешино лицо очень близко. Он беззвучно шевелил губами.

Я встряхнула головой, сплюнула чуть солоноватые кровавые сопли, а потом еще и высморкалась по-босяцки, в два пальца. Шлюзы открылись, в уши хлынули звуки мира.

– Цела? – эхом спрашивал Геша. – Малáя, ты цела?

– Нормально. – Я расплылась в глупой, счастливой улыбке, Геша подхватил меня на руки и куда-то понес.

– Растяпа! – звучал где-то далеко-далеко Ирин голос. – Она сама виновата!

Точно, растяпа и есть, все еще в эйфории миролюбиво подумала я, но Песенка цела, и я цела… Хорошо…

Я слышала какие-то голоса, кто-то подбегал, тряс меня за руку, но голова все еще кружилась, я пристроила ее Геше на плечо и закрыла глаза.

Он принес меня в свой кабинет, положил на лавку, вытер мне лицо и руки влажной ветошью, накрыл чистой попоной, сунул под голову наволочку, набитую сеном.

В дверь протиснулась Лиля.

– Геша, ты в «травму» позвонил? – спросила она.

– Не надо в «травму». – Я говорила чуть хрипло, но вполне уверенно. – Нормально все… отлежусь.

– Нет, солнышко… – начала Лиля, но тут Геша налетел на нее как тщедушная наседка и стал выпихивать из кабинета:

– Ты иди, Лиль, не дергай ее… Я сам все. Ща компрессик сделаю, чайку, пусть отлежится чутка, а ты иди работай.

– Да как же я пойду, Геша, ты что!

– Лиль, – опять влезла я, – меня мутит и голова кружится. И все. Сотрясение, ну и чего, в первый раз, что ли? Я правда посплю, ладно? А то сейчас приедут, потащат куда-то…

– Во, и я говорю – оставь дите в покое, пусть очухается… – Геша все же вытолкал Лилю из кабинета и вышел сам, перед этим погасив свет.

Я, засыпая, слышала, как они шипели друг на друга за дверью, ругались и спорили.

Судя по тому, что я спокойно проспала несколько часов, победил Геша.

Я проснулась от того, что кто-то положил мне руку на лоб. Открыв глаза, я увидела Гешу, он был не в обычной своей растянутой мастерке, застиранной до бледно-василькового цвета, а в клетчатой рубашке, невыносимо застегнутой под горлом, и кургузом, как у Чаплина, пиджачке.

– Свиданка? – спросила я, подразумевая его парадную форму одежды.

– Не-е-е, ща домой тебя повезу. Ты как вообще? Встать сможешь?

Я села, протерла глаза и осторожно помотала головой. Мозги плескались внутри, словно вязкий кисель, все тело болело, но терпимо. Я рискнула встать, голова не кружилась, коленки не схлопывались, как перочинный ножик, состояние можно было признать приемлемым. Я всегда быстро восстанавливалась после травм; Геша знал, что делает, когда велел Лиле оставить меня в покое.

– Все нормально, Геш.

– Ну и хорошо, хорошо. Вот я тебе сейчас водички сварю, чайку попьешь, пока я сбегаю тачку поймаю.

– Ага… Только, Геш… До самого дома не довози, где-нибудь поблизости там меня высадишь, а то матушка всполошится.

– Ну, матери-то все равно надо сказать… И она ж у тебя доктор, пусть сама и посмотрит че как или сведет к кому…

– Не-а, маме никак нельзя говорить, она знаешь как визжать будет? – нахмурилась я. – Ей лишние волнения, мне неприятности, и на фига это надо? Со мной нормально все.

Геша задумался, потирая подбородок, а потом весь расцвел от какой-то удачной мысли.

– О! Я Романычу ща позвоню… И не криви рожу, травма есть травма, надо к доктору по-любому. Вон как тебя всю перекособенило, я боюсь, как бы ты еще и ребра не переломала…

Я вздохнула и полезла обратно под попону, это был знак, что я согласна с Гешиным решением. Конечно, деда я любила, но не настолько, чтобы посвящать его во все свои дела. Так я любила только Гешу, а может быть, и никого, но в данном случае дед – это был компромисс.

Я снова устроилась в своем уютном гнезде, а Геша снял трубку старенького телефона, постучал ею об стену (контакты там отходили) и стал набирать номер.

Через двадцать минут дед на казенной машине с заспанным шофером был у конюшни.

Они с Гешей деловито выпутали меня из теплых тряпок, снова ощупали, как лошадь, заставили глубоко дышать и поднимать руки.

– Да нет там перелома, и даже трещины, просто ушиблась! – вспылила я, вырываясь из теплых, цепких лап.

– Ладно, ладно, не кипятись… Ишь, спартанец… Иди сюда, лисенятко, к доктору поедем. – Дед завернул меня в попону и взял на руки.

– Маму не жалко? – спросила я, когда мы с дедом устроились на переднем сиденье «Волги». – Ей же сразу донесут…

– В казармы, Саша, – сказал дед шоферу, – к военному врачу поедем, я со Славиком договорился. – Славик – это был дедов однополчанин, тот самый генерал-майор. – У них там в госпитале строжайшая секретность. Матерь твою волновать не будем, это ты верно рассудила.