
Онлайн книга «Последний эльф»
Мужчина был в отчаянии. С волос его на лицо ручьями стекала грязная вода, и хоть маленькому эльфу было плохо видно, он мог бы поклясться, что и охотник капал из глаз и из носа. — Сделай что-нибудь! — закричал ему мужчина. — Если можешь, сделай что-нибудь, умоляю тебя! Ведь ты можешь, правда? Она умирает! — О-оо, пра-ааавда? — маленький эльф был очень удивлён: оказывается, люди, когда умирают, издают такие же звуки, что и кипящая фасоль. Малыш протянул руку и положил её на лицо женщины. Вдруг он резко согнулся пополам, как будто получил внезапный удар в живот. Нет, даже не в живот, а в лёгкие и в горло. Он почувствовал холод воды в лёгких, в то время как горло жгло и разрывало на части, будто одна из острых палочек всё-таки вонзилась в него. Но хуже всего было голове, когда он понял, что это последние минуты, что вот-вот всё кончится. Страх овладевал его сознанием, но, к счастью, малыш сумел остановить его, потому что волшебство тонет в страхе. Маленький эльф изо всех сил сосредоточился на дыхании: вдох — выдох, ещё раз вдох — выдох. Запах мокрой травы, тростника, грибов. Вдох — и ты чувствуешь все запахи. Выдох — и запахи остаются в голове, но ты уже знаешь, что вдох был не последний, потом будет ещё один, и ещё, и так всегда… Женщина закашлялась, из её горла фонтаном вырвалась мутная вода, потом она открыла глаза и прерывисто задышала. Маленький эльф тоже кашлял. Оба они дрожали и были бледны до неузнаваемости. Лицо охотника просияло, и он бросился собирать тростник и сухие ветки. Благо вокруг их было полно: даже без ножа и топора он быстро собрал большую кучу, малыш дотронулся до неё пальцем, и огонь весело затрещал. На них нитки сухой не было, холод продирал до костей. Но охотник всё собирал ветки и подбрасывал их в костёр, огонь потрескивал, и постепенно путники согрелись и начали обсыхать. Женщина задремала. Охотник нашёл пару орехов в беличьем гнезде и разделил их с малышом. — Хоть мы и остались без оружия, но зато нас не повесили, — произнёс мужчина. — Как жаль, пришлось отказаться от повешения, и мы не смогли полетать на высоте! Наверное, это так здорово! Человек расхохотался. — Если тебе так хочется, ладно. Верёвку мне оставили, смотри: вот крепкая ветка, я привяжу её здесь, потом здесь, теперь перекину ещё раз — готово! Хочешь попробовать? Держись крепко, сейчас я тебя раскачаю! Это было чудесно. Вверх и вниз, вниз и вверх. Тростник, река, небо — небо, река, тростник. Вдалеке виднелись холмы, которые освещало заходящее солнце. Маленький эльф никогда ещё не видел заката. Небо всегда закрывали облака и тучи. А сейчас всё вокруг окрасилось розовым, и небольшие лёгкие и нежные облачка блестели золотыми мазками. В последних лучах солнца можно было прекрасно разглядеть леса каштановых деревьев, чередующиеся с участками небольших обработанных полей. Даже в мечтах он не бывал так счастлив. Он чувствовал, что способен летать. Радость переполнила маленького эльфа. Женщина проснулась и смотрела на эльфа с улыбкой. Малыш хохотал, как сумасшедший. — Смотри, он меня повесил! — весело сказал эльф человеку-женщине. — Нет, — ответила она, — это называется «качели». Улыбка сошла с её лица. — Быть повешенным — это ужасно, — продолжила она, — тебе надевают на шею верёвку, и она затягивается под тяжестью твоего же тела. Верёвка стягивает горло, воздух не попадает в лёгкие, и ты умираешь, как я только что чуть не умерла от воды. Маленький эльф замер. Соскользнул вниз с самодельных качелей. Глаза его были широко распахнуты от ужаса. Лицо посерело. Ему не хватало воздуха. Малыш скорчился на земле и вновь затянул свои бесконечные, жалобные стоны. Ледяные мурашки побежали у мужчины и женщины по спине. — Зачем ты ему сказала? — мужчина был в ярости. — Он был счастлив. Хоть раз он был счастлив! — Потому что ему встретятся другие люди, которые вновь захотят повесить его за то, что он эльф. И я не хочу, чтобы он с радостью бежал им навстречу, думая, что виселица — это качели. Лучше быть несчастным, но живым. — Я не позволю, чтобы его повесили! — Да уж, я видела. Если не крысы, то мы все сейчас болтались на виселице. — Если бы не крысы, мы болтались бы на виселице, — сквозь слёзы поправил её малыш. Женщина взяла эльфа на руки и крепко обняла. Мало-помалу стоны стали стихать. Засветили первые звёзды. Пологие склоны холмов чётко вырисовывались на фоне фиолетового неба. Она вновь усадила малыша на качели и стала медленно их раскачивать. — Ты можешь быть счастлив, если захочешь. Но ты должен всегда помнить, что люди повесят тебя, если поймают. — И потом съедят меня с розмарином? — Нет. — Без розмарина? — Люди не едят эльфов. Никогда. — Зачем же им меня вешать, если они нас даже не едят? Это невежливо, нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет, почему же они так делают? Малыш уютно сидел на качелях и медленно покачивался. — Потому что люди ненавидят эльфов. — Почему ненавидят? Наступило долгое молчание. Качели медленно убаюкивали маленького эльфа. Собака широко зевнула. — Потому что это всё из-за вас. — Что из-за нас? — Всё. — Что «всё»? — Ну, всё. Холод. Дождь. Ага, точно, дождь. Вода, заливающая землю. Неурожай. Деревни, разрушенные водой. Наши дети умирают от голода, и всё из-за вас. — Из-за нас идёт дождь? Как это? — малыш был возмущён. — Как? — А мне почём знать? Может, вы о нём мечтали? — Если бы, мечтая, я мог менять погоду, то сейчас мечтал бы о жарком солнце, которое согрело бы мои ноги. И вообще, — добавил малыш, — это просто глупо, ведь мы страдаем от дождя и от нужды так же, как и вы, и даже больше! Почему же бабушка не могла просто подумать о солнце, когда её заливало водой? Почему моя мама не подумала, что хочет остаться со мной, а ушла в место, откуда не возвращаются? Малыш снова расплакался. Беззвучно, едва всхлипывая. — Ну… — растерялся охотник. — Так все говорят, что это из-за вас… В поисках помощи он обернулся к женщине, которая, задумавшись, стояла рядом с качелями. Она нахмурила лоб, но не казалась рассерженной или грустной — было видно, что она напряжённо о чём-то размышляет. — Мы ненавидим вас, потому что вы лучше нас. Поэтому мы вас не переносим, — заключила она. — У вас есть волшебство. Вы умнее нас. Непонятные для нас рисунки превращаются для вас в слова… Я думаю, мы вас боимся. Мы не знаем всей вашей силы и поэтому боимся её. Мы перед вами так бессильны… совершенно бессильны… и любой из вас… |