Книга Хроника Страны Мечты. Снежные псы, страница 49 – Эдуард Веркин

Ну, думаю, хоть один здравомыслящий человек. И я тоже не стал стрелять. Демонстративно, с дружелюбной улыбкой спрятал револьверы и огляделся, оценил обстановку. Ситуация так себе: меня окружили, где-то вне зоны видимости Тытырин прорычал какое-то проклятие на своем псевдославянском.

Вокруг костра, ощетинившись пиками, алебардами, арбалетами, луками, кривыми секирами и другим средневековым оружием, стояло воинское формирование. Мрачные типы в черной лакированной броне, с белыми лицами.

О, девчонки! Так и есть, Эльфийская Ортодоксальная Лига. Встречался я уже с ними, встречался. Серьезные девицы. Предводительница у них симпатичная. Ариэлль, кажется, а в миру… память подводит… Анна Косатова? Нет, Косолапова. Пусть Ариэлль, это имя мне нравится. Надеюсь, что не ее я подстрелил.

Впрочем, вокруг были не только девчонки, несколько косматых парней в каких-то лохмотьях тоже присутствовали. Угрюмо сжимали томагавки, но при этом выглядели нерешительно.

И лошадь еще. Все стояли вокруг меня и вокруг лошади, а та лежала себе на траве и, судя по довольной морде, подниматься не собиралась. Хотя под ней что-то явно шевелилось и стремилось вырваться на свободу.

— Уберите! — прохрипел голос злобно. — Снимите же ее…

Жаль, подумал я. Значит, все-таки на коне была Ариэлль. А я ее подстрелил. Но не насмерть.

— Вот именно, — сказал я, — уберите копытное. А то из начальницы получится лепешка. Куда ее потом денете?

Кто-то додумался, ткнул коняшку пикой в ляжку. Лошадь испуганно ржанула и поднялась. Точно, под ней, изрядно впечатанная в тутошний чернозем, лежала моя давнишняя знакомая Ариэлль Косолапова. Приятная встреча.

— Приветствую, мадам, — кивнул я и подал Ариэлль руку. — Прекрасная погода, не правда ли?

Ариэлль кивнула, руку приняла и поднялась. С изяществом, кстати. Мало кто восстанет после того, как попал под лошадь, а Ариэлль смогла. Так, немного скрипнула.

— Рад сделать знакомство, — сказал я. — Вчера погода была тоже благоприятная. Вы не ушиблись?

— Я тоже… — сипло и немножко невменяемо откликнулась Ариэлль. — Тоже рада… Не ушиблась…

И я подумал, что сип у нее вовсе не из-за придавленности четвероногим, а из-за простуды.

— Не хотите ли отведать бычков в томате? — предложил я. — У моего раба есть запас.

— Бычки в томате? — одурело прохрипела Ариэлль. — Бычки…

Вся окружающая банда глядела на происходящее оторопело.

— Можете… — махнула в их сторону рукой Ариэлль, — можете располагаться лагерем… там… тут… рядом…

Окружающая банда принялась устраиваться неподалеку лагерем, а я подбросил в угли веток и галантным движением пригласил эльфийскую начальницу к костру, куртуазно проворковав:

— Прошу вас, разделите мой скромный ужин.

Взял хворост, разделил на две части, покрыл одеялами, получились кресла. Мы уселись. Было еще довольно темно, но вокруг костра свет, а за ним ночь, и в ней гремели железом эльфы.

— Мы это… — начала Ариэлль. — Мы…

Потрогала подбородок, и мне показалось, что она стесняется чего-то.

— О делах потом, — остановил ее я. — Как говорят в Аризоне, о бизнесах потом, сначала о погоде. Вы не находите, что в последнее время у нас туманно?

— Туманно? — Ариэлль огляделась. — Ну да, туманно, как в Лондоне…

— Заблуждаетесь, сударыня, — деликатно поправил я. — В Лондоне сейчас нет туманов, теперь они всего лишь красивый факт ушедшей эпохи. Там четыреста лет использовали уголь повышенной зольности, а теперь перестали — и туманы ушли. Во всяком случае, когда я был там в прошлом году, никаких туманов не встретил…

Ариэлль поглядела на меня с интересом.

— Вру, — исправился я, — не был я ни в каком Лондоне. Я вообще нигде не был, ну, может быть, только в Цинциннати… Опять вру, в Цинциннати тоже не довелось. Но это ничего не значит. Вы сами где-то были?

— Нет, — покачала головой Ариэлль. — Нигде я не была, всю жизнь в своем городе прожила.

— Мы похожи, что радует, — улыбнулся я. — А вам не кажется, что здесь, у нас, в Стране Мечты, мало культурного контекста? Винегрет какой-то, и в то же время ничего монументального. Никакого слоя цивилизации. Вот если взять тот же Великий Новгород — там, где ни копни, везде найдешь черепа и берестяные грамоты со всякими древними матюгами, а тут где ни копни, ничего не найдешь, хоть перекопай все. И вообще еще неизвестно до чего докопаешься… Тут нет ни руин, ни старых крепостей. Почему?

— Ну… мне кажется, для того чтобы перенести сюда крепость, надо иметь воображение… такое, особо мощное… А у всех остальных фантазии хватает только на то, чтобы самого себя сюда перенести.

Интересное предположение. Кто же тогда перенес сюда целый полярный город? Какая же у того человека должна быть фантазия!

— Да, — покивал я, — фантазией народ не обделен. Напридумывали разного… Говорят, гномы…

— Гномы? — Ариэлль опять как бы невзначай коснулась подбородка, после чего будто проснулась. — Гномы вообще-то смешные… Вы слышали, что в одном из гномских пуэбло жители построили гигантскую статую…

— Статую? — переспросил я в недобром предчувствии.

— Ага, статую. Из сушеного навоза, смешанного с глиной, а ростом с пятиэтажный дом.

— Да что вы говорите! — удивился я.

— Точно! Но это еще не все. Они поставили памятник в двусмысленной позе.

— В двусмысленной? — Мне стало противно, совсем как после очередной смерти бывало.

— Даже больше, чем в двусмысленной. В непристойной!

— Ужас!

— Да-да, именно в непристойной! Памятник совершает обеими руками такие фигуры, на которые нельзя смотреть без стыда. А гномам, наоборот, ужасно нравится, они памятнику поклоняются, жертвы приносят!

— Жертвы? — вяло поинтересовался я.

— Жертвы. Отлавливают гоблинов, связывают их, бреют…

— Бреют?

— Бреют. А потом из щетины делают таких человечков и сжигают их перед изваянием. И при этом совершают свои движения…

— Движения? — поморщился я.

— Да, — полушепотом сказала Ариэлль. — Стоят на площади, поют гимн и ритмично такие же движения совершают, как памятник. Вы только представьте!

Я представил: целая площадь гномов, которые стоят и дружно показывают фиги, да еще гимны распевают. Великое зрелище, честное слово. Если будет возможность, обязательно поприсутствую.

— А кому памятник-то?

— Какому-то их божеству странному. Имя тоже какое-то неприличное, знаете ли. Не произнесешь даже.

Я кивнул и послал мысленное проклятие Перцу. Придумал мне имя, гадина!

— Ну да, — кивнул я, — гномы суть существа хтонические. Видите ли, примитивное сознание силится трансформировать мир по своему собственному образу и подобию, а художник, даже самый примитивный, стремится во всех своих творениях выразить, прежде всего, себя…