Онлайн книга «Дагги-Тиц»
|
И второклассник Лёнчик Арцеулов, споткнувшись на ровной половице, вышел на середину сцены. Под яркие лампы. Это был щуплый пацаненок с аккуратной темной чёлкой, какую носил в младших классах Севка Глущенко. На фоне светлого задника с летними березами он казался нарисованным тушью. Черный костюмчик с матросским воротником, черные чулки, черные, бликующие под лампами ботинки. Других красок на одежде было лишь чуть-чуть — синие и белые тесемочные полоски на воротнике и галстучке да красная звездочка на матроске. Вроде как октябрятский значок. Понятие «октябрята» в ту пору было довольно стертым, специальные группы для малышей в школах создавались редко. Разве, что в песнях иногда звучало: «Мы веселые ребята, наше имя — октябрята…» Лишь спустя несколько лет педагогические начальники в Москве спохватились и начали вновь ратовать за «идеологическую работу с пионерской сменой», как в довоенное время. Появились звездочки с портретом кудрявого малыша Володи Ульянова… У Лёнчика звездочка была явно самодельная, но напоминала про октябрят. Может, в девятнадцатой школе что-то уже делалось «в этом направлении», а может, второкласснику Арцеулову просто нравилось ходить с красной звездой. Как Тимуру… У Лодьки Лёнчик сразу вызвал симпатию. Потому что из его «родной» девятнадцатой школы. И потому, что Лодька ощутил себя как бы «в шкуре» этого пацаненка, на его месте. Будто он сам, второклассник, в куцей матросской одежонке и старательно начищенных ботинках оказался перед сотней любопытных глаз и не имеет права сделать что-то неправильно, сбиться, ошибиться… Так было девятого мая сорок шестого года, когда он на общем дружинном сборе читал свои стихи (целую жизнь назад!). «Держись, Лёнчик!» Ну, Лёнчик и держался. Не очень храбро, правда. Катя Семейкина о чем-то вполголоса спросила его, он ответил негромко: «Нет, лучше ты…» Катя бодро кивнула: — Лёнчик немного стесняется, поэтому я объясню, в чем состоит его номер. Сейчас кто-нибудь из желающих выйдет на сцену и на доске напишет несколько рядов цифр. Лёнчик посмотрит на доску три секунды и потом на другой стороне доски напишет эти же цифры в этом же порядке… — А где доска-то? — придирчиво спросили из зала. Но два дюжих старшеклассника уже втаскивали из-за кулис обшарпанную классную доску на разлапистых подставках. Она вертелась и треснула одного из носильщиков по голове, что вызвало у зрителей оживление. Только Лёнчик не улыбнулся. И, глядя на него, все вдруг притихли. В этой тишине вредный голос на заднем ряду произнес: — Подумаешь. Мы такое в цирке видели. Катя Семейкина строго возразила: — В цирке выступают взрослые артисты. А Лёнчику восемь с половиной лет. К тому же, в цирке возможны технические хитрости, а здесь их быть не может, сами видите. — Он подглядывать будет! — заявил тот же голос. («Вот дурак…» — мелькнуло у Лодьки.) Лёнчик глянул далеко в зал. Глаза его тоже казались черными. Негромко, но твердо Лёнчик сказал: — Не буду я подглядывать. Вот… — И потянул из оттопыренного кармашка на бедре черный жгут. Развернул — оказалась косынка. Лёнчик снова закрутил ее широким жгутом, повернулся к Кате: — Завяжи, пожалуйста… Катя старательно завязала ему глаза. Лёнчик чуть расставил ноги в блестящих ботинках, приподнял подбородок и стал ждать. — Есть желающие писать цифры? — громко спросила Катя Семейкина. На переднем ряду вскочил и вперевалочку пошел на сцену толстоватый мальчишка лет двенадцати. В мохнатом коричневом свитере, похожий на медвежонка. Лесенка сцены скрипнула. Медвежонок (у него было круглое капризное лицо) сказал: — Чем писать-то? Катя дала ему палочку мела. Медвежонок пошел к доске. Потребовал оттуда: — А он пусть не оборачивается. Лёнчик и не думал оборачиваться. Мало того, он прижал к черной повязке ладони. Медвежонок застучал мелом. Из рядов сказали: — Пиши крупнее, нам не видно. — Пжалста… — Цифры стали больше. Закончив первый ряд, Медвежонок заговорил опять: — Все равно он ошибется! За каждую ошибку — шалабан. — Как тебе не стыдно, Луков! — возмутилась Катя. Но Лёнчик, не опуская ладоней, кивнул: — Хорошо… А если ошибок не будет, шалабан тебе… В зале засмеялись и захлопали. И Лодька захлопал. Он был уверен, что Лёнчик не ошибется, Мел стучал, осыпая пудру, и наконец на доске от края до края вытянулись три числовых ряда — в каждом цифр по сорок. — Хватит уж, Луков, — решила Катя. — Сам ты, небось, и десяти чисел не запомнил бы. — А я и не брался… — недовольно откликнулся «медвежливый» Луков, но писать прекратил. — Можно? — громко и тонко спросил Лёнчик — Можно! — сказала Катя, и в зале тоже закричали, что можно. Лёнчик сдернул повязку, повернулся к доске, звонко отсчитал: — Раз! Два! Три! — отвернулся опять. Два старшеклассника, что дежурили рядом с доской, повернули ее на визгливой оси. По визгу Лёнчик понял, что опять «можно». Крутнулся на твердых каблуках, со стуком подошел к доске (он уже совсем не робел). Взял мел из толстых пальцев Лукова. На открывшейся залу чистой стороне доски начал выводить цифры. Он торопился — видимо понимал, что зрителям надоела эта затянувшаяся процедура. Впрочем, они терпеливо ждали. Через две минуты Лёнчик отдал Кате мел. — Вот… Всё… — Прекрасно!.. Ребята, поставьте доску ребром к залу, встаньте по одному с каждой стороны и проверяйте! Старшеклассники так и поступили. — Семь! — сказал тот, что читал цифры Лукова. — Семь! — согласился другой, со стороны Лёнчика. — Два!.. — Два!.. — Девять!.. — Девять!.. — Три!.. — Три!.. Сперва их голоса звучали в полной тишине. Потом стал нарастать азартный шум. Катя остановила его жестом опытного конферансье. И с этой секунды нарастало лишь молчаливое азартное напряжение. Похоже, что все длилось около пяти минут. И наконец: — Четыре!.. — Четыре!.. — Ноль!.. — Ноль!.. И сразу: — Ура-а!! — Лёнчик молодец!! Лёнчик смущенно вытирал черной косынкой испачканные мелом ладони. Луков с достоинством развел руками: мол, что делать, я был не прав. И собрался с тем же достоинством покинуть сцену. — Минуточку! — Катя ухватила его за пушистый рукав. — Ты забыл про условия? Лёнчик тебе что-то должен. Луков снова развел руками, усмехнулся. Снисходительно нагнулся к Лёнчику. |