Онлайн книга «Дагги-Тиц»
|
Лев Семенович снова поскреб щеку. Глянул внимательно и как-то длинно. — Это уже философия… Мама, по-моему, перегнула с терминологией… Скорее, это называется «мальчишечья дурь». Тем более, что мы всё выяснили и претензий к тебе у меня нет… Лодька просиял. Внутри, конечно, а снаружи оставался грустным и пристыженным. — Лев Семенович, а если их нет, то… можно я еще… — Что?! — изумился он. — Еще порцию пороха? — Нет, что вы! Я только еще спросить… Можно… если вы на меня сильно не злитесь… чтобы считалось, что этот порох вы мне подарили? Потому что… — (Ох, как ужасно глупо и по-младенчески! Будто в рассказе про огурцы… Нет, лучше бы провалиться…) — Что «потому что»? — спросил Лев Семенович с живым интересом. — Говорят… что, если порох краденый, не будет удачи. То есть, победа не считается… — Лю-бо-пытно. Кто это говорит? Лодька опять засветился ушами. — То есть… мне так кажется… — Постой-ка! А что за победа? Ты про ваше испытание? Про самолет? Там никого не подпалило, надеюсь? — Да никого, — уныло сказал Лодька, понимая, что опять влип. — Ну-ка сядь, дитя мое… — Лев Семенович усадил его перед собой на скрипучий стул с резной спинкой. — У меня, друг мой, впечатление, что ты изложил события не до конца… Или вообще не ту версию. А? Лодька крепко взялся за сиденье. Посмотрел в окно, за которым желтел первым осенним листом густой клен. — Не ту… версию. Я расскажу… Только после этого вы меня точно вышибите вон… — Посмотрим… — задумчиво пообещал Лев Семенович. — И еще… маме ни за что не говорите про это, ладно? Я ей сам как-нибудь потом… А сейчас у нее, наверно, что-нибудь с сердцем случится… — Лодя, ты меня пугаешь, — очень серьезно сказал Лев Семенович. — Да нет. Теперь уж пугаться нечего. Только… Ну, в общем, вот… — Все так же глядя на желтый лист, Лодька стал рассказывать полную правду. Про драматический кружок, ссоры и обиды. Про Стасю и ее письмо. Про скандал с Борькой и неожиданный вызов. И схитрить, умолчать про то, как он обозвал Борьку, Лодька не сумел. А что услышал от Борьки в ответ — сказать было нельзя: пришлось бы всё объяснять про отца. И он скомканно проговорил: — А Борька в ответ сразу же такое… что я… Ну, не могу это повторить. Нельзя… Прозвучало, кажется, неубедительно. И он понимал, какой скотиной Лев Семенович теперь считаеть его, Лодьку. — Но я совсем не думал ничего такого про евреев! Ни капельки! Я… просто не знал, как его еще пронять! Чтобы изо всех сил! Я… правда… — Что-то капнуло на вельветовую штанину. Лодька потер мизинцем темное пятно и опять стал смотреть на кленовый лист. Тот расплывался в желтую амебу… Лев Семенович пошевелился на таком же скрипучем, как у Лодьки, стуле, положил ногу на ногу и выговорил, глядя в потолок: — «Прыжки и гримасы жизни»… Так, по-моему, выражался один отрицательный персонаж в повести знаменитого Гайдара… Лодька глянул искоса, пробурчал: — Это «дядя» в «Судьбе барабанщика»… — Именно… Кстати, была любимая книжка у Волчка… — У кого?.. — Лодька посмотрел с виноватой надеждой: неужели Лев Семенович не собирается гнать его? — Да… — кивнул тот. — Было у сынишки, у непоседы, в младенчестве такое прозвище… Волчок — то есть вертун такой, юла… «Зачем он про него все время? Тоскует?» — мелькнуло у Лодьки. И он, словно в ответ на отцовскую боль, выпалил: — А Борька назвал меня сыном однорукого шпиона. Потому что у папы покалечена рука. Он был штурман, его ранило, он попал к англичанам. А потом его обвинили, будто он связался с их разведкой. Бредятина такая! А сейчас он в ссылке… Борька это знал, ну и влепил мне в ответ… Я не злюсь на него, мы оба не думали, что городили… Лев Семенович, только вы никому… про папу… Лев Семенович не удивился. Ничуть. — Лодя, я знаю про папу. Мама твоя рассказала, когда услышала, что собираюсь на север. Видимо, доверяет… Даже просила навестить его, если окажусь в тех местах. Теперь думаю, что окажусь… Лодька открыл рот для вопроса: «Вы про это и хотели поговорить с ней сегодня?» Но Лев Семенович продолжал речь. Размеренно так, с горьковатой усмешкой: — А что касается тебя и твоего Бориса… Знаешь, Лодя, если бы я был всемогущим богом, этаким умудренным стариком, сидящим среди облаков… я протянул бы к вам большую ладонь, накрыл ею ваши горячие головы и сказал: «Да снизойдет на вас прощение. Только в дальнейшем думайте над словами…» А то ведь вы в вашей словесной потасовке и правда не думали, какой же яд льете из себя… «Господи, откуда он знает про Старика?» — ахнул про себя Лодька. А Лев Семенович вел разговор дальше: — …Вас-то простить можно. А вот когда взрослые люди говорят такие слова на весь мир, громко и всерьез… Это, Лодя, страшно… Ты слышал таких? Лодька съежил плечи. Будто сам каким-то боком имел отношение к «таким». — Нет… Я не знаю… Это кто? — Но ты, наверно, по радио слыхал шумные рассуждения о «безродных космополитах»? Лодька закивал. Да, много речей о них. Но Лодька в эти речи не вникал и не думал, что здесь при чем-то национальности. Ему казалось, что эти разговоры — о тех, кто восхищается всяким там «американским образом жизни», хвалит капиталистов… — Я так и понял, — покивал Лев Семенович. — Слышал, но не вникал… И, скорее всего, ничего не знаешь о великом артисте Михоэлсе? Лодька виновато замотал головой. — Лодик, мы с тобой сейчас беседуем откровенно, не так ли? И можем обещать друг другу, что разговор между нами, да? — Да… — выдохнул Лодька. — Вот и хорошо. Я почему так прямо с тобой говорю… Чем-то ты похож на моего Волчка… Так вот, о Михоэлсе. Это был великий еврейский артист и борец с фашизмом. Он в сорок девятом году погиб под машиной. Так сказали сперва, и похоронили с почестями… А вскоре объявили, что он был агент империализма. Теперь уже всем понятно, что его убили… — Кто? Фашисты? — Ох, Лодя… Твоего папу сослали тоже фашисты? Лодька понял, что опять розовеет ушами. На сей раз от глупости. Повесил голову. — Разумеется, Лодя, если кто-то узнает, что я говорил тебе такие вещи… Лодька распрямился. — Лев Семенович, я конечно, гад. Но не такой же… — Лодик, перестань себя долбить… Ну, что ты, честное слово… И оставим про Михоэлса, есть более известные тебе люди. Ты наверно, не часто читаешь взрослые газеты, а то обратил бы внимание, как там измываются над Кассилем, Барто, Маршаком. Их-то ты наверняка знаешь… |