Онлайн книга «Синий краб»
|
— Эй, ты там! Приклеился?! Один раз случилось, что какой-то молодой дядька с длинными волосами и в голубом пиджаке так и не решился прыгнуть. Он задом наперед спускался по дрожащим железным ступенькам и говорил: — У меня сердце… Мальчишки выли. Инструктор ДОСААФ вернул длинноволосому деньги за билет: — Пожалуйста… Раз у вас сердце… Инструкторами были Женька Мухин, знакомый ребятам еще по водной станции, и пожилой хмурый Владимир Андреевич. За густую седину в коротком сердитом ежике прически мальчишки звали его Дедом. Мухин внизу продавал билеты и объяснял новичкам, как подниматься на вышку и что делать перед прыжком. Дед — на верхней площадке — опутывал человека брезентовыми лямками, пристегивал карабинами парашют и рассказывал, как правильно приземляться. Но иногда Дед надолго уходил. Тогда Женька ждал, пока из желающих прыгнуть наберется команда в пять человек. Потом вел их наверх и по одному сплавлял на землю. Сам прыгал последним. А если никого из любителей парашюта не было, Мухин открывал задачник по физике, просил у мальчишек огрызок карандаша и, чертыхаясь, погружался в составление тепловых балансов. Он готовился не то в техникум, не то в училище. Тимка говорил: в авиационное. Когда спросили Женьку, он сказал: — В школу поварского искусства. Махнули рукой. Не поймешь, когда он серьезно, а когда так… Однажды, когда не было Деда, Тимке удалось каким-то образом упросить Мухина, и тот разрешил прыгнуть. После прыжка Тимка лежал в траве кверху пузом и небрежно объяснял: — Когда приземляешься, надо ноги поджать и подтянуть стропы. Иначе на спину опрокинет. Ясно? А так все это ерунда. Главное, поджать ноги, чтоб спиной не хряпнуться… Он, наверное, сто раз повторил, что надо поджать ноги и подтянуться на стропах. Тоник сказал: — Слышали уж… — Ну и еще послушай. Небось не треснешь, — буркнул Тимка и обиженно повернулся на живот. Солнце грело плечи сквозь рубашки. Сонно шелестела трава. Желающих прыгнуть с вышки пока больше не было. Делалось скучно. И, наверное, просто так, чтобы разогнать молчание, Генка Звягин, который лежал рядом, лениво сказал: — А самому завидно… — Кому? — не понял Тоник. — Тебе, — зевнул Генка. — Чего завидно? — Тоник сел. — Что Тимоха прыгнул. — Ха… — сказал Тоник. Не поворачиваясь, Тимка проворчал: — Если «ха», прыгнул бы сам. — Ну и прыгнул бы… — Прыгни! — оживился Генка. Он приподнялся на локтях. Его серые, широко посаженные глаза смотрели на Тоника с ядовитым прищуром. — Спорим, не прыгнешь! — Мухин же не пустит. — А ты спрашивал? — Все спрашивали. Никого же не пустил. — А Тимку? — Сравнил! Он же вон какая оглобля. — Сам оглобля, — сказал Тимка и зевнул. Подползли на животах (подниматься-то неохота) маленький Петька Сорокин и еще один Петька, из Тимкиного класса. — Айда, спросим Женьку, — наседал Генка. — Боишься? Петькам захотелось знать, кто чего боится. — Антошка прыгнуть обещал, а теперь трясется. Спорим, не прыгнешь? — На что спорим? — спросил Тоник и встал. — Хоть на что… На твой фонарь и на мой ножик. Генка знал вещам цену: у старого, никудышного на вид фонарика был большой зеркальный отражатель. Свет вырывался как из прожектора. Луч бил метров на сто. Но и ножик был хороший, охотничий. Рукоятка его кончалась двумя бронзовыми перекладинками с зацепами, чтобы вытаскивать из ружейных стволов застрявшие гильзы. Из-за этих перекладин, когда открывали главное лезвие, нож делался похожим на кинжал. Мальчишки уже обступили Тоника и Генку. Ждали. Тоник молча раздвинул их плечом и пошел к Женьке. Мухин сидел в дверях фанерной будки, построенной рядом с вышкой. Он читал. Он не взглянул на Тоника. — Жень, — сказал Тоник. — Ну? — Прыгнуть бы, Жень, а? — сказал Тоник громко, чтобы слышали. — Не плохо бы. — Можно?! Тоник этого совсем не ждал. Сейчас? Так сразу? Серебристые сплетения тонкого металла уходили высоко в синюю пустоту. Казалось, вышка тихо звенит от несильного и высокого ветра. Там, наверху, этот звон становится, наверно, тревожным и напряженным… — Можно? Да? — уже тихо проговорил Тоник. — Нельзя, — сказал Мухин, не отрываясь от книги. Его смуглое горбоносое лицо было невозмутимым. — Ну, Женя, — по молчав, начал Тоник. — Ведь никто же не видит. Никого же нет. Ну, Тимка же прыгал. — Он тяжелый, — сказал Мухин, перелистывая страницу. И далась ему эта книга! Хоть бы интересная была, а то одни цифры да значки какие-то. Уж захлопнул бы ее скорее и прогнал бы всех от вышки! Генка, Тимка и оба Петьки молча ждали. — Жень, — сказал Тоник. Женька пятерней поправил нависшую на лоб курчавую шевелюру и наконец отложил книгу. — Вы отвяжетесь, черт возьми?! Мальчишки не двинулись. Тоник царапал каблуком вытоптанную траву. — Сколько в тебе весу? — Сорок почти, — соврал Тоник. Мухин раздраженно усмехнулся: — Почти… У парашюта противовес как раз сорок кило. Повиснешь над всем городом и будешь болтаться, как клоун на елке. Не понятно, да? — Понятно, — вздохнул Тоник. — А если я карманы камнями набью? Или дроби насыплю? А? Она тяжелая… Женька молча и почти серьезно оглядел щуплого Тоника. Потом поднял книгу и, уже глядя в нее, объяснил: — Загрузишь карманы — штаны вниз и улетят. А сам повиснешь. Это было уже издевательство. Тоник повернулся к ребятам и пожал плечами. Мальчишки его поняли. И Тимка, почти забыв обиду, проворчал: — Айда отсюда… Там, где Тоник лежал раньше, место было уже занято: пришли какие-то малыши и восторженно галдели, задрав головы. Тоник молча прошел дальше, к забору, и лег там среди шелестящих высохших стеблей. Он как-то сразу устал после разговора с Мухиным. У левой щеки его начиналась полянка, заросшая луговой овсяницей. Там среди спелой желтизны рассыпался сухой стрекот кузнечиков. Справа нависали покрытые седоватой пыльцой кусты полыни. Полынь пахла заречной степью и теплом позднего лета. Тонику нравилось, как она пахнет. Иногда он растирал в пальцах ее листья, и потом ладони долго сохраняли горьковатый и какой-то печальный запах… |