Книга В погоне за красавицей, страница 43 – Гейл Каллен

Наконец он обнял ее за талию, и она с радостью ощутила себя под его защитой, после чего они отправились на поиски еды. Она пребывала в полной растерянности: во всех своих мечтах о великих приключениях она и представить себе не могла, что люди живут в таких условиях… без всякой надежды выбраться из них. А от чего жаждала избавиться она? От светских вечеров, где она ела лучшую пищу, была одета в великолепные наряды… Ей хотелось спрятать лицо на груди Джулиана, чтобы не смотреть в глаза жестокой правде о себе.

К ее удивлению, таверна по соседству оказалась почти пристойной, и среди ужинавших мужчин находилось несколько чисто одетых женщин. Джулиан готов был сесть за любой стол, но Ребекка попросила посадить их за дальний, где они оказались бы в относительном уединении. И снова они сидели на скамье, высокая деревянная спинка которой охраняла их разговор от чужих ушей. Перед ними был расположен очаг с жаровней, в этот теплый весенний вечер пустой от горящих углей. Комната была большой и довольно шумной, так что никто не смог бы их подслушать. Впрочем, никто в их сторону и не смотрел.

Пока они ждали заказанную баранину с вареной картошкой, Ребекка сидела, тесно прижавшись к Джулиану, по-прежнему продев руку под его локоть. Его взгляд был отрешенным, лицо непроницаемым.

— Джулиан! — окликнула она его.

Он удивленно заморгал, потом опустил глаза на нее.

— Уиндебанк — действительно твой дядя? — Ребекка почувствовала, как он напрягся. — Нет, нет, ты больше не можешь продолжать молчать. Это ведь касается и меня тоже. И если этот человек знает, что мы осведомлены о его преступлениях, мы оба в опасности. Так что я должна знать все! — И когда он продолжал молчать, только мускул дергался у него на щеке, она тихо добавила: — Тебе станет лучше, если ты обо всем расскажешь. Расскажи мне, Джулиан. Я хочу помочь.

Он глубоко вздохнул и медленно произнес:

— Я даже не знаю, с чего начать.

— Ты уверен, что этот Уиндебанк — твой дядя?

— Да, это имя слишком редкое. И у него было больше доступа к алмазу, чем у многих других. Но я никогда не подозревал… представить себе не мог, что именно он его украл.

— Он что, брат твоей матери?

— Нет. Его жена — сестра моего отца, что делает ее дочерью графа. Она всегда была о себе самого высокого мнения и вела себя с театральной надменностью. Могу себе представить ее героиней любовного романа.

— Но видимо, Уиндебанк представить этого не может.

— Гарольд Уиндебанк, — пробормотал Джулиан, — джентльмен без титула, и помню, как я был удивлен, что моя тетка с ее самовлюбленностью вышла замуж не за пэра.

— Возможно, она его полюбила.

— Видимо, недостаточно, — мрачно откликнулся он.

— Ты уверен, что это они украли алмаз?

— Как иначе смогли они его заполучить? Крик и шум были подняты неимоверные, ведь алмаз был подарен благодарным магараджей совершенно открыто. И полиция так и не нашла никаких признаков того, что в дом проник кто-то посторонний.

— Твой отец когда-нибудь высказывал мнение, что кражу совершил кто-то из членов семьи?

— Нет, он…

Она вдруг увидела, как лицо Джулиана посерело.

— Джулиан! Что с тобой?

Он откашлялся, но голос его все равно прозвучал хрипло, и Ребекка поняла, что дело вовсе не в табачном дыме, стоявшем в воздухе.

— Мой отец был чрезвычайно унижен высказывавшимися подозрениями, что он продал драгоценный дар ради выгоды. На его разум словно опустилась чёрная пелена… Ему, казалось, стало безразлично, что мне скоро исполняется восемнадцать и мне нужно будет унаследовать достаточно, чтобы спасти графство… статус и имение…

Тревога комом сжала все у нее внутри от той боли, которую она услышала в его голосе, она почти расхотела узнавать, что же произошло потом.

— Он умер, — бесцветным голосом промолвил Джулиан. — Мы устроили праздничную охоту в честь моего восемнадцатилетия. Там были все, мой дядя в том числе… — Лицо его исказилось при этих словах. — Они нашли тело моего отца. Он ушел один, в погоне за оленем. Выглядело все это так, будто он споткнулся, перелезая через ограду, и случайно разрядил ружье.

— Значит, это был несчастный случай? — пробормотала она.

— Все твердили это нам в лицо, — горько произнес он. — Но он был опытнейшим охотником и знал все наши земли с малых лет. Он никогда не сделал бы такой глупой ошибки. Я знал то, что никто не осмеливался сказать вслух: он убил себя.

— Ох, Джулиан!.. — вздохнула она.

— Я никогда не говорил этого вслух, но другие в свете говорили. Они приняли как данность, что отец покончил с собой из-за скандала с пропажей алмаза.

Она прикоснулась к скрытому под платьем алмазу… Казалось, он был проклят, послужив источником стольких кровопролитий.

— Я был очень зол на него, слишком зол, чтобы грустить. Я думал, что он трус: оставил нас одних, а не стал помогать восстанавливать графство. — Он склонил голову и крепко провел ладонью по лицу. — Я поверил худшему о нем, Ребекка… хотя в этом не было ни малейшего смысла. Я наследовал деньги. Все должно было стать лучше… Я не понимал, зачем ему понадобилось убивать себя… Но может быть, он этого не делал?! Может быть, он понял, кто украл алмаз, и дядя Гарольд убил его, чтобы заставить замолчать?..

Он вновь тяжело закашлялся. Ребекка осторожно похлопала его по спине.

— Я винил его, — наконец произнес Джулиан осипшим грубым голосом, — все то время, хотя должен был разыскивать его убийцу.

— Прекрати! — твердо заявила она. — Разве ты Бог, всезнающий и всемогущий, что мог обо всем догадаться? Почему ты вообще должен был заподозрить дядю в таком жутком преступлении? Это только теперь ты узнал, что он легко убивает невинных.

— Я должен был догадаться, — очень тихо произнес он.

— А я полагаю, что ты слишком самонадеян и берешь на себя слишком много. Тебе было всего восемнадцать.

— Но этот восемнадцатилетний спас графство. Она потрясла головой.

— И поэтому ты считаешь, что способен сделать все на свете? Словно весь мир опирается на твои плечи… Ох, Джулиан, ты требуешь от себя того, чего не ждешь от других!

В этот момент им наконец принесли баранину, и Джулиан принялся за еду. Лицо его по-прежнему было непроницаемым. А Ребекка ничего больше не могла придумать, чтобы его встряхнуть. Ему было необходимо выплеснуть все скопившиеся в нем эмоции, дабы прийти к миру с самим собой, с этими новыми разоблачениями, заставляющими совершенно иначе взглянуть на прошлое.

Он был человеком и ненавидел делать ошибки, поэтому и держал все под контролем. А тут оказалось, что единственное, что он мог держать под контролем, — это свои эмоции, причем ему казалось, что теперь он и над ними не властен. Каково было много лет думать самое плохое о своем отце и внезапно узнать, что все было совсем по-другому?