Книга Честь рыцаря, страница 48 – Джулия Лейтем

— Ты знаешь, что доставил мне удовольствие, — произнесла она тихим голосом. — Я не скрывала свои чувства, даже, кажется, прокричала о них на весь белый свет.

— Никто не слышал, — сказал он, смеясь и наклоняясь, чтобы поцеловать ее. — Все празднуют, веселятся.

Она приподнялась на локте.

— Мне нужно быть там. Что обо мне скажут, если не найдут, меня?

Он поцеловал ее плечо, потом грудь сбоку.

— Думаю; все развлекаются от души, им не до нас. Она села, не встречаясь с ним глазами, огляделась, словно не зная, с чего начать.

Он положил руку на ее бедро, и она замерла.

— Диана, не сожалей о том, что случилось.

Она взяла его руку, но не оттолкнула, а мягко сжала, и, наконец, встретила его взгляд. Он почувствовал облегчение, вдруг осознав, как много для него значило то, что она думала о происшедшем между ними.

— Я не сожалею, — мягко сказала она. — Но… я пока не могу понять, что это значит, и… и должно ли это случиться снова. Ты ведь должен жениться на Сесили…

Он закрыл ей рот рукой.

— Не надо. Ты знаешь, что я не женюсь на твоей сестре. Тут ты победила.

Ее глаза широко раскрылись, она откинула его руку.

— Не думаешь ли ты, что я… что я позволила этому случиться для того, чтобы отвадить тебя от Сесили?

Он сел и обхватил ее руками.

— Нет, я так не думаю. Ты хотела меня так же сильно, как и я тебя. А что до Сесили, как, по-твоему, я должен поступить? Чего бы ты хотела?

— Я… Я не знаю. Ты не должен сделать ей больно, сказав, что не расположен к ней.

— Что я благосклоннее к тебе? — спросил он озорно. Диана содрогнулась.

— Никогда не говори ей таких слов. Я не знаю, на что она способна, но чувствую, что ее переполняет отчаяние» Будь с ней добр.

— А как же ты, Диана? — спросил он, понимая, что ее ответ значит для него куда больше.

На этот раз, когда она сделала движение, чтобы встать с кровати, он позволил ей это. Она нашла свою одежду и, смущенная, не поднимала на него глаз, надевая рубашку и затягивая шнурки вокруг шеи. Стоило ей прикрыть наготу, как к ней вернулось обычное хладнокровие. Она подняла на него спокойный взгляд, но когда увидела, что он все еще голый, дыхание у нее сбилось.

Он повернулся на бок, приподнялся на локте. Она возбужденно смотрела на его тело. Потом облизнула губы, но не отвела глаз.

— Как же я? — повторила она, — Я подумаю о том, что произошло между нами. Я не замышляла ничего подобного.

— Знаю. Это я неожиданно нагрянул в твою спальню. — Он колебался. — Ты говоришь, что не сожалеешь о том, что произошло между нами, но сейчас даже посмотреть на меня едва решаешься.

Она наклонилась, чтобы поднять платье, но он быстро сел, взял ее за руки и притянул к себе.

— Диана.

Она посмотрела на него, и он заметил, как смягчился ее взгляд, прежде чем она приложила пальцы к его губам.

— Я не могу не испытывать замешательства. И не могу говорить о замужестве. Не знаю, хочу ли я этого.

— Ты намекала мне об этом раньше. Почему ж такая привлекательная женщина, как ты, не хочет выходить замуж?

Она задумалась над его вопросом, и он гадал, собирается ли она поведать всю правду или так и не откроется полностью.

— Я с детства знала, что не такая, как другие, — ровным голосом сказала она. — Большинству мужчин нравятся вполне обычные женщины.

— За исключением подвигов, которые совершаешь на арене для турниров, ты ничем не отличаешься от всех других женщин. А во многом и превосходишь их.

— Но то, что я делаю на арене, — часть меня, я не хочу отказываться от этого из-за мужчины.

Она говорила твердо, настойчиво, и он знал, что по крайней мере это было правдой.

— Я понимаю, — сказал он.

Она через голову натянула платье, и Том знал, что она удивится, когда он повернул ее и сам зашнуровал его.

— Я без утайки сказала все, что думаю, — обернулась она через плечо. — Теперь отвечай, не раскаиваешься ли — ты в случившемся между нами?

— Я мужчина. — Он легонько укусил ее в шею, и она вздрогнула. — Мы никогда не раскаиваемся в таких вещах.

— Всего несколько лет назад ты и не помышлял об этом? — Она не скрывала любопытства.

Том легко вскочил и стал натягивать одежду. А про себя подумал: наверное, он хорошо скрывал свои чувства.

— Да, я должен был посвятить себя церкви, дать обеты и отказаться от женщин, и все потому, что так решила моя семья.

— Твоя семья или твой отец?

Он усмехнулся, завязывая шнурки рубахи.

— И отец, и брат после смерти отца. Я считал, что могу сам распоряжаться своей жизнью, но Николас думал иначе.

— Для тебя это был двойной удар. Он пожал плечами.

— Я уже начал понимать, что за человек был Николас, так что не удивился. Но я был молод, наивен, привык доверять людям.

— Не он ли приказал бить тебя плетью? Женщины, с которыми он спал, часто задавали ему этот вопрос. Раз или два они уходили, завидев уродливые шрамы, отказываясь от физической близости с ним. Случалось, что их жалость гнала его прочь. Но Дианой двигала не жалость. Ее потемневшие глаза изучали его.

— Священник, который обучал меня, — признался он наконец.

Он заметил удивление в ее глазах, но она только спросила:

— Духовное лицо?

Он задумчиво рассматривал ее.

— Когда мне было четырнадцать лет, священник застал меня в тот момент, когда я засмотрелся на девочку. Он решил, что боль не даст мне забыть о моем «свинстве».

— И твой отец дал согласие? — спросила она, не стараясь скрыть, как это ужасает ее.

— Мои родители узнали об этом, только когда все уже произошло. Отец не выразил негодования, а мать плакала, своими руками промывая мои раны.

— Этот жестокий духовник думал, что таким способом добьется своего?

Он вскинул голову, улыбаясь:

— А ты так не считаешь?

— Нет, просто ты научился тщательнее скрывать свои тайны.

Он погладил ее по щеке.

— А ты стала лучше меня понимать.

Они помолчали. Он посмотрел ей в глаза и увидел в них нежность. На душе у него стало тепло.

Ему, возможно, не следовало испытывать такие чувства. Диана решила, что он с юного возраста «научился скрывать свои тайны». Но ведь и она сама мастерски это делает. Том все еще не выяснил, является ли Диана членом Лиги клинка, медальона ведь он так и не нашел. Видел только восковую табличку со стертыми записями, но она могла писать на ней что угодно. И она заточила его в подземелье. По приказу Лиги или по собственной инициативе?