Книга Наблюдатели, страница 40 – Питер Леранжис

— В Норт-Шамплейн. Здесь утро, Терри. Я ехала всю ночь.

— Ах да. Рад, что ты позвонила, потому что…

— Слушай, я не могу найти ни телефон, ни адрес Селестайн Померанц. Их нет в справочнике.

— Их действительно нет, Ева, — отозвался Терри. — Как только ты уехала, я позвонил в Норт-Шамплейн. Когда в справочном мне ничего не нашли, я попросил соединить меня с полицией. Там знали Померанцев.

— Знали?

— Родители Селестайн переехали после смерти дочери в Швейцарию.

Ева стала медленно оседать в телефонной будке.

Опять неудача. Целую ночь трястись в вагоне, мучиться от кошмаров с пробирками, безумными учеными, штампованными Евами, умирающими, словно лебеди в жутком балете, — и все ради чего? Чтобы вернуться на круги своя, остаться ни с чем — только с умершими девушками. И ни малейшего намека на ответ.

— Что же теперь? — тупо проговорила Ева.

— В Швейцарии в это время года классно, — вяло пошутил Терри.

— Моей подруге Кейт это понравилось бы. «Добрый день, мистер и миссис Гарди, Ева сейчас под душем и не может подойти к телефону». Пока я тем временем обогнула половину земного шара и приземлилась в стране, где все обожают шоколад «Нестле».

— Нельзя сдаваться, Ева. Узнай все что можно о Селестайн. Найди людей, которые знали ее. Как ты узнала о Брианн. Ладно?

— Ты думаешь, это так просто? Ты думаешь, мне так приятно находиться одной-одинешенькой в неизвестной глуши? — Ева на миг замолчала, поймав себя на том, что кричит. Это нехорошо. Надо говорить потише. — Прости, Терри. Я просто устала. Спасибо. Правда. За все.

— Я всегда к твоим услугам. Ну, удачи тебе. И в случае чего звони.

Ева повесила трубку. Она чувствовала себя совсем разбитой.

У Брианн было хорошее чутье на людей.

Поток пассажиров устремился к поездам. Ноги совсем не держали Еву. Она присела на скамейку, чувствуя себя выжатой как лимон.

Шея сзади так и горела. Она дотронулась до родинки и помассировала ее, но от этого стало только хуже.

Не трогай. И ради бога, без поспешных выводов. Конечно, все болит и ноет. Но ты же десять часов просидела на лавке в вагоне, скрючившись в три погибели.

У нее заурчало в животе. Вот еще одна проблема.

Надо перекусить, и все станет на место.

Ева заковыляла к выходу с вокзала. Она вышла на оживленную широкую улицу, тянущуюся между двумя рядами пакгаузов вверх на невысокий холм. На вершине горела неоновая надпись, приглашающая поесть.

Ева двинулась в ту сторону. Наверху и впрямь была старая закусочная. Выложенные плиткой полы. Пластиковые столики вдоль широкой стеклянной стены. Группки стариков во фланелевых рубашках за столиками неторопливо доедали свои яичницы с таким видом, будто завтракают здесь годами и уже перестали замечать друг друга.

— Присаживайся, — пригласила официантка.

Ева села за маленький столик у окна и огляделась по сторонам. По другую сторону холма тянулась центральная Мейн-стрит. Она разглядела почту, ратушу, библиотеку, магазинчики.

Все близкое и почему-то до боли знакомое.

Еще бы. Типичная американская глубинка. Такие каждый день видишь по телику.

Она глянула в меню. Оно было запаяно в плотный желтоватый пластик. Поля украшали граффити.

Ребятишки.

Должно быть, они здесь постоянно ошиваются. Может, и Селестайн хаживала сюда.

— Выбрала? — У стола выросла официантка с карандашом и блокнотом и нетерпеливо смотрела на Еву.

― Яичницу-болтунью, — начала Ева. — Жареную картошку и апельсиновый сок… — Спроси. — Гм, и скажите, будьте добры, вы не знали Селестайн Померанц?

— Это актриса или кто? — спросила официантка, не глядя на нее.

— Девочка. Подросток. Она здесь жила.

— Милочка, я всех их как облупленных знаю. Только не спрашивай меня, как их зовут и на кого похожи. Сейчас принесу яичницу.

Бесполезно.

Кладя на стол меню, Ева обратила внимание на разрисованные фломастерами поля: «Дж & Рт, ешь жареный сыр & умри! Хай, Бет! Правила младших классов!»

Она улыбнулась. Чем не ежегодник младших классов Файеттской средней школы?

Вдруг ей до боли захотелось домой. Она готова была разреветься: так ей не хватало Файетта. Даже школы. Во всяком случае, ежегодных школьных вечеров. В этом году ежегодник должен быть классный.

Если суждено увидеть его.

Ева стала смотреть на улицу. На машины, ищущие места для парковки. На любителей ранних прогулок с собаками. На женщину в плиссированной юбке, открывающей похожую на склеп библиотеку.

Библиотека!

Ежегодник!

Ева вскочила из-за стола. Резкая боль пронзила спину.

— Эй! А как же яичница? — закричала вдогонку официантка.

— Сама ешь! — на бегу огрызнулась Ева.

Вытащив мелочь, она бросила ее на столик и выскочила на улицу.

* * *

Библиотекарша с удивлением подняла на Еву глаза из-за своего стола, когда та переступила порог библиотечного зала.

— Глазам своим не верю! Старшеклассница здесь спозаранку в каникулы!

Ева улыбнулась:

— Старшеклассница младшей школы. У вас есть школьные ежегодники?

Женщина показала на отдел. Ева сама нашла нужную полку — длинный ряд ежегодников за десятилетия. Она нашла один двухлетней давности и начала просматривать фотографии выпускников. «П»…

Палладино… Петерсон… Пински…

Селестайн Померанц.

Есть!

К моменту составления выпускного сборника Селестайн была еще жива.

Кожа у нее была матово-белой, волосы иссиня-черные, пострижены коротко. Много сережек и даже одна крошечная в виде гвоздики в левой ноздре. Руки крест-накрест на груди, длинные черные ногти.

«Готический» стиль. Это все объясняет.

Ее воображаемая Селестайн была совсем другой. У нее была индивидуальность. Она родителей не ставила ни в грош, когда ей еще и шести не было.

Под большой выпускной фотографией Селестайн было еще несколько маленьких. Селестайн танцует в клубе. Селестайн у дерева. Улыбающаяся. Селестайн в обнимку с другой девочкой.

Под последней фотографией напечатано:

ХП + СП = ЛПН

ЛПН — лучшие подруги навеки.

Здорово.

Кто же эта ХП?

Ева внимательно рассмотрела подругу Селестайн.

Да, я ее знаю.