Книга А вот еще..., страница 3 – Йон Колфер

Чертовы бабочки, подумал человек. Стоило им раз сообразить, что махая крылышками, можно вызвать глобальную катастрофу, и миллионы злобных чешуекрылых, сбиваясь в стаи, начали претворять эту идею в жизнь.

Но ведь этого не может быть, нет? — подумал он. Бабочковый смерч?

Тут новые нервные клетки у него послали сигналы, принятые другими нервными клетками, и образовавшиеся связи нашептали ему основные положения теории невероятности. В частности: что если какому-либо явлению не положено произойти, оно приложит все усилия, отказываясь не произойти, причем как можно скорее.

Бабочковые смерчи. Дай срок, будут и такие.

Старик с трудом отвлекся от этого феномена, и тут же в мысли его закралась и начала медленно пробивать себе дорогу к материализации новая катастрофа.

Можно ли вообще чему-нибудь доверять? Чем-либо утешаться?

Заходящие солнца играли на волнах, окрашивали в разные цвета низ облаков, серебрили пальмовые листья, отражались зайчиками от фарфорового чайника на веранде…

Ах да, подумал старик. Чай. В центре всей ненадежной и, возможно, иллюзорной Вселенной всегда остается чай.

Тростью, сделанной из ноги списанного робота, старик начертил на песке две цифры и смотрел, как волны смывают их.

Только что на песке виднелись «сорок два», и вот их уже нет. Может, их и не было вовсе, а может, они и не нужны никому.

От этой мысли старик почему-то начал хихикать, встал и похромал, опираясь на ногу робота, на веранду. Скрипя суставами и деревом, он опустился в плетеное кресло, такое же дряхлое, как и все вокруг, и кликнул андроида принести печенье.

Андроид подал чай «Рич».

Хороший выбор.

Не прошло и нескольких секунд, как внезапное появление парящей в воздухе металлической птицы нарушило священный процесс обмакивания печенья, и старик уронил большой кусок в чашку.

— Ради бога, — возмутился старик. — Ты хоть знаешь, сколько я трудился над этой технологией? Макания печенья, да еще изготовления сандвичей? Если ничего другого человеку не осталось?

Птицу его слова, похоже, не возмутили.

— Невозмутимая птица, — мягко произнес старик; звучание этих слов, кажется, нравилось ему самому. Он закрыл больной глаз — тот функционировал так себе с тех пор, как он еще безмозглым пацаном свалился с дерева — и внимательнее рассмотрел парящую тварь.

Птица висела в воздухе. Металлические перья отсвечивали красным в закатных лучах. Металлические крылья взбивали в воздухе маленькие вихри.

— Батарейка, — произнесла птица голосом, напомнившим старику актера, которого он видел когда-то в роли Отелло в лондонском «Глобусе». Просто удивительно, сколько может напомнить одно-единственное слово.

— Ты сказала «батарейка»? — переспросил старик — просто так, для верности. Ведь птица могла сказать и «лотерейка», или даже «сельдерейка». Слух у него был не тот, что прежде, особенно в том, что касалось открывающих слово согласных.

— Батарейка, — повторила птица, и реальность вдруг треснула и начала осыпаться, как разбитое зеркало. Пляж исчез, волны застыли, хрустнули и испарились. Последним исчез чай «Рич».

— Вот блин, — пробормотал старик, когда последние крошки испарились из его пальцев, и откинулся на подушку в помещении, стены и потолок которого состояли из неба. Кто-то должен был появиться, и очень скоро — старик в этом не сомневался. Откуда-то из самых глубоких пещер старых воспоминаний серыми летучими мышами вылетели имена «Форд» и «Префект», верные предвестники надвигающейся катастрофы.

И так всегда: стоило Вселенной начать разваливаться к чертовой матери, и Форд Префект обязательно оказывался где-нибудь поблизости. Он и эта его проклятая книжонка. Как там ее? Ах, да. «Пятновыводитель „Гоп-стоп“ в Гадючнике».

Так… или, во всяком случае, как-то очень похоже.

Старик совершенно точно знал, что скажет Форд Префект.

Посмотри на это с другой стороны, старина. По крайней мере ты не лежишь на земле перед бульдозером, правда? По крайней мере нас не вышвыривают из шлюзовой камеры вогонского корабля. И небесная комнатка у тебя не то чтобы очень уж ветхая. Все могло быть хуже, гораздо хуже.

— Все будет гораздо хуже, — со скорбной убежденностью произнес старик. Жизненный опыт говорил ему, что все вообще имеет тенденцию становиться хуже, а в тех редких случаях, когда что-то на первый взгляд становится лучше, это всего лишь увертюра к катастрофическому ухудшению.

Ну да, небесная комната казалась достаточно безобидной, но какие ужасы таились за ее хрупкими стенами? Наверняка самые разужасные — в чем в чем, а в этом старик не сомневался.

Он потыкал пальцем в стену, и та подалась. Податливость напомнила ему пудинг из тапиоки, и он почти улыбнулся этой мысли, но тут же вспомнил, что ненавидит тапиоку с тех пор, как старший по палате в начальной школе Итон-хаус наложил этой гадости ему в шлепанцы.

— Прыщавый Смит, говнюк скользкий, — прошептал он.

Палец его проделал на мгновение дырку в облаках, и в эту дырку старик успел увидеть высокое, вдвое больше обычного окно, а за ним… уж не луч ли смерти?

Старик боялся, что так оно и есть.

И так все время, подумал он. И так все время, и хоть бы что-нибудь поменялось…

Форд Префект жил в мечте. В такой, которая включала в себя квартиру на одном из супер-ультра-люксовых, пятисверхновозвездочных, изначально порочных гедонистических курортов Хэй-Виляя. Те часы, в которые иному полагалось бы просыпаться к началу нового рабочего дня, он заполнял обыкновенно причинением непоправимого ущерба своему здоровью путем потребления чрезмерного объема экзотических коктейлей и связями с экзотическими представительницами различных видов и рас.

И — что самое приятное — все расходы на ведение этого саморазрушительного образа жизни полностью брала на себя его кредитная карточка «Обед-при-Исполнении» с безлимитным кредитом, который он открыл сам себе при последнем посещении штаб-квартиры «Путеводителя».

Если бы много лет назад перед юным Фордом Префектом положили чистый лист бумаги и предложили написать один-единственный абзац с перечислением самых сокровенных желаний на будущее, единственным словом, которое он смог бы подобрать из своего словарного запаса, стало бы «возможно». Вероятно, так.

Курорты Хэй-Виляя отличала столь непристойная роскошь, что, как говорится, самец-брекинданин мать бы родную продал за одну только ночь в печально известном виброномере отеля «Замок из песка». На самом деле это не настолько отвратительно, как звучит, поскольку родители служат на Брекинде законным платежным средством, и на хорошо увлажненного септюгенарианца со здоровыми зубами можно купить мотовоз на семью среднего размера.

Возможно, Форд не стал бы продавать кого-либо из своих родителей ради развлечений «Замка из песка»; впрочем, у него имелся двуглавый двоюродный брат, от которого в случае его продажи была бы хоть какая-то польза семье.