Книга Пилот вне закона, страница 79 – Александр Зорич, Клим Жуков

— Тогда последний раз: всем спокойной ночи! Отбой, негодяи!

Я немного переживал по поводу ночевки. Ночь под открытым небом, палатки, спальники и жесткая земля — ваш Андрей так давно всего этого не пробовал, что испугался вовсе неиллюзорного шанса не выспаться и попасть на охоту снулым и разбитым.

Пустые страхи!

После месяцев и месяцев, когда я гонял по легким регенерированный воздух, безвкусный, как промокашка, и стерильный, как шприц в упаковке… Ветер саванны, пахнущий сухими травами и жаркой землей, ворвался в меня, нашел мозг и выключил в пять секунд! А сверчки и прочая насекомая мелочь спели мне свои колыбельные.

Последнее, что я помню: шаги Нуньо и назойливый шорох в соседней палатке, где Масс Грейв ворочался ночной, неустроенной птицей. Ближе к полуночи, когда взошли две луны и рассекли лагерь серебристыми дорожками, я только разлепил глаза, перевернулся на бок, чтобы вновь покинуть реальный мир.

Мне как самому молодому и бесполезному досталось последнее утреннее дежурство. К тому времени я совершенно выспался, безропотно вылез из палатки, повесил на шею автомат и зашагал вокруг периметра, во все горло поглощая невозможно сочный воздух.

Вокруг лежала саванна без конца и края.

Обреченный протогиппиус страдальчески мемекал, наматывая корд вокруг титанового колышка, к коему был намертво пристегнут. Метрах в двухстах зеленела стена джунглей, где бродил наш вожделенный и вечно голодный приз.

«Лазарев» в шесть утра доложил, что засек халкозавра, причем совсем недалеко — тридцать пять километров на юго-восток. Кейн пообщался с орбитой, убедился, что ближе ничего полезного нет, и приказал грузиться на вездеход.

Сказано — сделано.

К полудню мы с Нуньо уже сидели в багги, заваленном сверху свежесрезанными ветками и утыканном длинными перьями какого-то местного ковыля — машина, стало быть, изображала безобидный холмик. Час назад Боб сообщил, что вездеход по широкой дуге обогнул оазис, и выдал координаты точки в двадцати километрах западнее. После чего Нуньо изловил протогиппиуса, прострелив тому из автомата дырку в крупе.

Протогиппиусов было много. Стада паслись вокруг джунглей, поедая сочную траву, так что с приманкой номер один проблем не возникло.

С приманкой номер два — с нами — проблема возникла очень даже, из-за зверской жары: местное солнце в самом зените пахало, как термоядерная электростанция, а баранья туша в багажнике начала ужасно вонять.

— Слушай, Нуньо, — спросил я, промакивая пот, — отлично выспался, ничего вчера не пил, а ощущения будто с похмелья! В чем дело? Или это из-за вонищи?

Нуньо поерзал в кресле за моей спиной и недовольно ответил:

— Вонища ни при чем — 0,8 «же» на Пельте, вот в чем дело. Вроде не особо заметно, а голова побаливает. Скушай таблетку. — Мне на ладонь легла хрусткая упаковка каких-то пилюль.

Я убил на щеке летающего кровососа, который прорвался через облако репеллента, и зажевал сразу пару целебных шариков.

— Спасибо. На, держи.

— Оставь себе, у меня тут полная аптечка.

Воздух замер. На небе ни облачка, только огромное и безжалостное солнце. Мой внутренний термометр показывал градусов сорок пять по Цельсию, а на настоящий градусник я даже боялся поглядеть. Немного спасала одежда из волокна-термофага. Но только немного.

— Фу, мля, ну и жара… — констатировал Нуньо.

— Не говори! — отозвался я. — В Севастополе вырос, на море, к жаре привык вроде, но это что-то с чем-то!

— Ага! Я сам с Лючии, город Буэнос-Виста, южный курорт, мать его! А здесь таю, как эскимос! — Нуньо вполне соответствовал имени: смуглый, поджарый брюнет, дитя прерий. — Севастополь… Это где вообще?

— Земля, Черное море, полуостров Крым — райские места, — сказал я с гордостью, не забывая поглядывать на джунгли и приманку. Нас, конечно, должны предупредить с орбиты, если вдруг что, да и комбинированный сканер работал исправно, но своим глазам я как-то доверял больше.

— Из всех слов слышал только «Земля», — сообщил Нуньо. — И как у вас там? Жарко?

— У нас там хорошо! Море теплое, девчонки загорелые! Апельсины вот такие вымахивают без всякой гидропоники! — Я обернулся к чернявому затылку напарника и сложил два кулака, показывая, какие именно.

— Брешешь! — убежденно ответил Нуньо, рассмотрев размеры.

— Брешу, — легко согласился я. — Зато про девчонок все точно. Только, блин, я рыженьких люблю, а у нас сплошные брюнетки.

Я опять соврал, так как к масти красавиц абсолютно равнодушен, но для поддержания разговора такое замечание ценно. Нуньо, как всякий южанин, до женского полу должен быть весьма яровит. Я не ошибся.

— Нет в жизни счастья! — отозвался он живо, оборачиваясь ко мне с явной целью развить тему, однако нас перебили вызов рации и предупредительный писк сканера. Нуньо чертыхнулся.

— «Лазарев» на связи, — сказала рация. — Клиент вас учуял! Движется к вам, прогноз: три-пять минут.

— Cono! Hiho de puta! [12] — ответил напарник. — Вас понял, ждем.

И обращаясь ко мне:

— Румянцев, приготовься! Пристегнись! Если снял перчатки, немедленно надень обратно!

— Я же не идиот! Конечно, не снял! — В самом деле, работать с автоматом голыми руками на такой жаре — верх идиотизма. Ладони вспотеют в две секунды. Перчатки же на филлериновой мембране проблему снимали. — Меня другое беспокоит, может, нам имело смысл надеть экзоскелеты? Ну, если машина вдруг перевернется!

Нуньо резко повернулся всем корпусом, ухватившись сгибом руки за спинку кресла.

— Камрад, если багги перевернется, тебя спасет только лично Господь Бог! Халкозавр разорвет любой скафандр! Бросай психовать и готовься!

Да! Я психовал! Пока не дошло до дела, сафари казалось занятным приключением, но теперь все предстало в истинном свете, и был тот свет — багрово-красным, пугающим. Ваш неумелый рассказчик никогда не был на охоте и никогда не видел халкозавра! А все услышанное очень уж внушало. Тем не менее я ответил сиплым шепотом:

— Я не психую!!! Что там сканер? Что показ…

— Заткнись!!! Вот он!!! — рыкнул Нуньо, а ему в ответ зарычал на холостом ходу двигатель багги.

— Где?!

— Смотри!!!

Ничего не видно. Совсем. Джунгли местного разлива: полноценные деревья (здоровые, до ста метров) вперемешку с огромными хвощами и древовидным папоротником, плюс лианы, эпифиты и прочая ботаника.

Я щелкнул по височной гарнитуре, активировав интегрированный прицел. Перед глазами вспыхнула полоса голограммы, электроника выдала прицельную рамку, данные дальномера и прочая.