Книга Лабиринт смерти, страница 131 – Филип Киндред Дик

— Через пять лет мы сможем поспорить с «Дженерал Дай–намикс», — добавил Мори.

Мой отец смотрел на него, покуривая свою сигару.

— Не знаю, не знаю, Мори, — сказал он наконец, покачивая головой.

— Почему же нет? Объясните мне, Джереми, что не так?

— Мне кажется, временами тебя заносит. — В голосе отца слышалась усталость. Он вздохнул. — Или, может, это я старею?

— Да уж, не молодеете. — Мори выглядел расстроенным и подавленным.

— Может, ты и прав, — отец помолчал немного, а затем проговорил, как бы подводя черту: — Нет, твоя идея чересчур грандиозна, Мори. Мы не дотягиваем до подобного величия. Слишком сокрушительным грозит оказаться падение с такой высоты, nicht wahr? [5]

— С меня довольно вашего немецкого, — проворчал Мори. — Если вы не одобряете мое предложение, что ж, дело ваше… Но для меня уже все решено. Я за то, чтоб двигаться вперед. Вы знаете, в прошлом у меня не раз рождались идеи, которые приносили нам прибыль. Так вот поверьте, эта — самая лучшая! Время не стоит на месте, Джереми. И мы должны идти в ногу с ним.

Мой отец печально продолжал курить сигару, погруженный в свои мысли.

Все еще надеясь переубедить моего отца, Мори оставил у него Стэнтона — так сказать, на консигнацию [6] , — а мы покатили обратно в Орегон. Дело близилось к полуночи, и Мори предложил переночевать у него. Настроение у меня после разговора с отцом было поганое, так что я с радостью согласился. Мне вовсе не улыбалась перспектива провести остаток ночи в одиночестве.

Однако в доме Мори меня ждал сюрприз: его дочь Прис, оказывается, уже выписалась из клиники в Канзас–Сити, куда она была помещена по настоянию Федерального Бюро психического здоровья.

Я знал от Мори, что девочка перешла под наблюдение этой организации на третьем году средней школы, когда ежегодная плановая проверка обнаружила у нее тенденцию к «нарастанию сложностей», как теперь это называется у психиатров. Или, попросту говоря, к шизофрении.

— Пойдем, она поднимет тебе настроение, — сказал Мори, заметив мою нерешительность у двери. — Это как раз то, что нужно нам обоим. Прис так выросла с тех пор, как ты видел ее в последний раз, — совсем взрослая стала. Ну, входи же!

Он за руку ввел меня в дом.

Прис, одетая в розовые бриджи, сидела на полу в гостиной. Она заметно похудела с нашей последней встречи, прическа также изменилась — стала намного короче. Ковер вокруг был усеян разноцветной кафельной плиткой, которую Прис аккуратно расщелкивала на правильные кусочки при помощи кусачек с длинными ручками. Увидев нас, она вскочила:

— Пойдем, я покажу тебе кое–что в ванной.

Я осторожно последовал за ней.

Всю стену ванной комнаты занимала мозаика — там красовались разнообразные рыбы, морские чудовища, обнаружилась даже одна русалка. Все персонажи были выполнены в совершенно невообразимой палитре. Так, у русалки оба соска оказались ярко–красными — два алых пятнышка на груди. Впечатление было одновременно интригующим и отталкивающим.

— Почему бы тебе не пририсовать светлые пузырьки к этим соскам? — сказал я. — Представляешь, входишь в сортир, включаешь свет — а там блестящие пузырьки указывают тебе дорогу!

Очевидно, эта цветовая оргия являлась результатом восстановительной терапии в Канзас–Сити. Считалось, что психическое здоровье человека определяется наличием созидательной деятельности в его жизни. Десятки тысяч граждан находились под наблюдением Бюро в качестве пациентов клиник, разбросанных по всей стране. И все они непременно были заняты шитьем, живописью, танцами или переплетными работами, изготовлением поделок из драгоценных камней или кройкой театральных костюмов. Практически все эти люди находились там не по доброй воле, а согласно закону. Многие, подобно Прис, были помещены в клинику в подростковом возрасте, когда обостряются психические заболевания.

Надо думать, состояние Прис в последнее время улучшилось, иначе бы ее просто не выпустили за ворота клиники. Но, на мой взгляд, она все еще выглядела довольно странно. Я внимательно разглядывал ее, пока мы шли обратно в гостиную. Маленькое суровое личико с заостренным подбородком, черные волосы, растущие ото лба характерным треугольником. По английским поверьям, это предвещает раннее вдовство. Вызывающий макияж под Арлекина — обведенные черным глаза и почти лиловая помада — делали ее лицо нереальным, каким–то кукольным. Казалось, оно прячется за странной маской, надетой поверх кожи. Худоба девушки довершала эффект — невольно на ум приходили жуткие создания, застывшие в Пляске Смерти. Кто их вызвал к жизни, и как? Явно уж не при помощи обычного процесса метаболизма. Мне почему–то подумалось: наверное, эта девушка питалась одной только ореховой скорлупой. Кто–то мог бы, пожалуй, назвать ее хорошенькой, пусть и немного необычной. А по мне, так наш старина Стэнтон выглядел куда нормальнее, чем эта девица.

— Милая, — обратился к ней Мори, — мы оставили Эдвина М. Стэнтона в доме папы Луиса.

— Он выключен? — сверкнула глазами юная леди, этот огонь впечатлил и напугал меня.

— Прис, — сказал я, — похоже, твои врачи в клинике разрыли могилу с монстром, когда выпустили тебя.

— Благодарю. — На ее лице не отразилось никаких чувств. Этот ее абсолютно ровный тон был знаком мне еще по прежним временам. Никаких эмоций, даже в самых критических ситуациях— вот манера поведения Прис.

— Давай приготовим постель, — попросил я Мори, — чтоб я мог лечь.

Вдвоем мы разложили кровать в гостевой спальне, побросали туда простыни, одеяла и подушку. Прис не изъявила ни малейшего желания помочь, она попросту вернулась к своей черепице в гостиной.

— И как долго она работала над своей мозаикой? — спросил я.

С тех пор, как приехала из клиники. Знаешь, первые две недели после возвращения она должна была постоянно показываться психиатрам в районном Бюро. Ее ведь фактически еще не

выписали, сейчас она на пробной адаптационной терапии, своего рода, свобода в кредит.

— Так ей лучше или хуже?

— Намного лучше. Я ведь никогда не рассказывал тебе, насколько плоха она была там, в старшей школе. Благодарение богу за Акт Мак–Хестона! Я не знаю, что с ней было бы сейчас, если бы болезнь не обнаружили своевременно. Думаю, она разваливалась бы на части из–за параноидальной шизофрении или вообще превратилась в законченного гебефреника [7] . Так или иначе, пожизненное заключение в клинике ей было бы обеспечено.