Книга Лабиринт смерти, страница 159 – Филип Киндред Дик

Прис зажгла сигарету и какое–то время сидела молча, курила.

— Как насчет секса? — спросила она неожиданно.

— Думаю, это еще хуже, чем выключение симулякра.

— Опыт половых сношений, возможно, поможет тебе измениться.

Эта девчонка… Сидит здесь и рассуждает! У меня волосы встали дыбом.

— Что такое? — спросила она.

— Ты пугаешь меня.

— Но почему?

Ты толкуешь об этом так, будто…

Прис прервала меня:

— Так, как будто я смотрю на свое тело откуда–то сверху? Так оно и есть, Луис. Настоящая я — не это тело, а душа.

— Н–да? Докажи, как сказал бы Бланк.

— У меня нет доказательств, Луис, но тем не менее это правда. Я просто знаю, что я — не это физическое тело, существующее во времени и пространстве. Платон был прав.

— А как насчет нас, всех остальных?

— Не знаю, это ваше дело. Я лично ощущаю вас как тела… Может быть, так оно и есть. Скорее всего, вы всего–навсего физические тела. А ты сам не знаешь? Если нет, то я ничем не могу помочь. — Она выбросила сигарету. — Мне лучше поехать домой, Луис.

— Как хочешь, — ответил я, открывая дверцу.

Все окна в мотеле были темными. Даже большую неоновую вывеску выключили на ночь. Все правильно, добропорядочные граждане средних лет в это время спокойно спят в своих постелях.

— Луис, — окликнула меня Прис, — у меня в сумке есть колпачки. Я всегда их с собой ношу.

— Какие колпачки? Те, что ты вставляешь в себя — или те, которые Мори закупает для своего «мерседеса»?

— Не шути, для меня это очень серьезно. Секс, я имею в виду.

— Да, а как насчет секса в шутку?

— Что это значит?

— Ничего. Просто ничего, — ответил я, прикрывая за собой дверцу— Я сейчас скажу тебе нечто избитое, — начала Прис, высунувшись в окно с моей стороны.

— Нет. Потому что я не собираюсь это слушать. Я терпеть не могу, когда мне серьезно говорят избитые вещи. И знаешь что, Прис, лучше бы ты оставалась далекой, недоступной душой, чем издевалась над страдающими животными. Тогда бы… — я замялся на мгновение, но потом решил, какого черта, и закончил, — тогда, по крайней мере, я мог бы честно ненавидеть и бояться тебя.

— А что ты почувствуешь после того, как услышишь мои избитые слова?

— Я завтра же пoедy в больницу и попрошу кастрировать меня или как там у них называется подобная операция.

— Ты хочешь сказать, что я сексуально желанна для тебя в роли жестокого шизоида, но стоит мне проявить сентиментальность, и я не тяну даже на это?

— Твое «даже» совершенно напрасно. Это чертовски много.

— Луис, забери меня к себе в мотель, — попросила она. — Трахни меня, Луис.

— Есть что–то в твоем языке, Прис, что одновременно отталкивает и притягивает меня.

— Ты просто трус.

— Вовсе нет, — ответил я.

— Да.

— Нет. Но я не собираюсь доказывать это тем способом, как ты предлагаешь. Я на самом деле не трус, у меня было много разных женщин за мою жизнь. Честно! Меня пугает не секс сам по себе, для этого я слишком стар. То, о чем ты говоришь, актуально для мальчишек из колледжа, с их первым презервативом в кармашке.

— Но ты не захотел трахнуть меня!

Нет. Потому что ты не только далека от меня, ты еще и жестока. И даже не ко мне жестока, а к себе, к своем телу, которое ты презираешь и ненавидишь. Разве это не правда, Прис? Ты помнишь спор, который вели Линкольн, я имею в виду — симулякр Линкольна, и Барроуз с Бланком? Животное похоже на человека, они оба сделаны из плоти и крови. А ты стараешься не быть такой.

— Почему стараюсь? Я и есть не такая.

— А какая же ты? Что ты? Машина?

— Нет. В машине должны быть провода, а у меня их нет.

— Что же тогда? Что ты о себе думаешь?

— Я знаю, что я такое, — сказала Прис. — Шизоид. Это болезнь нашего века — так же, как в девятнадцатом веке была истерия. Особая форма глубоко проникающего, трудно уловимого духовного отчуждения. Я бы многое дала, чтобы избавиться от этой проблемы, но не могу… Ты счастливчик, Луис Розен, со своей старомодностью. Я бы с удовольствием с тобой поменялась. И мне очень жаль, что мое толкование секса такое грубое, я вовсе не хотела отпугивать тебя. Прости меня, Луис.

— Не грубое. Гораздо хуже — нечеловеческое. Могу представить себе, какова ты в сексе… Наблюдатель. Беспрерывный и всесторонний: на ментальном, на духовном уровне — везде. Всегда внимательный и рассудочный.

— А разве это плохо? Я всегда так поступаю.

— Спокойной ночи. — Я пошел от машины.

— Спокойной ночи, трус.

— Да пошла ты!..

— Луис! — в ее голосе слышалась мука.

— Забудь меня, — сказал я.

Шмыгая носом, Прис произнесла:

— Ты говоришь ужасные вещи…

— Бога ради, забудь меня, — повторил я. — Ты обязана меня забыть. Я, может быть, больной, что говорю тебе такое. Сам не верю, что я сказал это!

Все еще всхлипывая, она медленно кивнула, завела мотор и включила фары.

— Не уезжай! — попросил я. — Разве ты не видишь: мои слова — это сумасшедшая попытка пробиться к тебе? Твое восхищение Барроузом, все, что ты говоришь — это сводит меня с ума. Я люблю тебя, Прис, очень люблю, когда вижу тебя теплой, человечной. А затем все снова меняется…

— Спасибо, — чуть слышно поблагодарила она. — За то, что пытаешься утешить.

Она слабо улыбнулась.

— Не хочу, чтоб ты становилась хуже. — Я говорил, держась за дверцу машины. Я очень боялся, что она уедет.

— Не буду. В общем–то, меня это мало трогает.

— Давай ты зайдешь ко мне, — попросил я. — Посидишь минутку, ладно?

— Нет. Не волнуйся, все в порядке. Это просто переутомление сказывается. Я знаю, что расстроила тебя. Но на самом деле я не хотела говорить те грубые слова. А сказала потому, что не умела лучше. Видишь ли, Луис, никто никогда не учил меня говорить о таких вещах. О них вообще обычно не говорят.

— Этому можно научится. Послушай, Прис, пообещай мне одну вещь — что не будешь заниматься самообманом, придумывая, будто я тебя сегодня обидел. На самом деле, почувствовать то, что было сейчас у тебя, — просто здорово. Чувствовать…

— Себя обиженной?

— Нет, не то. Я хотел сказать: поощренной. Поверь, я вовсе не пытаюсь сгладить то, что я сделал, что мы сделали. Но, Прис, тот факт, что ты так страдаешь из–за…

— Ни черта я не делала!

— Не лги, Прис. Делала.