Книга Город Желтой Черепахи, страница 34 – Павел Молитвин

— Видел, — подтвердил я. — Превосходные корабли. Таким, наверно, бифэни не страшны.

— Да. Жаль только, что привозят они теперь мало товаров и много молодых дураков, которым неймется поскорее превратиться в шапу. Ну да это их дело. А какое у тебя ко мне дело? Не для того же ты пришел сюда, чтобы поделиться своими впечатлениями о Городе Желтой Черепахи? — Эрфу поднялся со складного стульчика и, не глядя на меня, прошелся по террасе.

Перед нами раскинулся замечательный парк. С бассейнами, водопадами, живописными дорожками, украшенными статуями и клумбами. Поражало в нем и обилие щедро плодоносящих фруктовых деревьев. Должно быть, когда Эрфу приходят мысли о том, что рано или поздно придется покинуть все это великолепие, ему становится очень грустно.

— Я действительно пришел к тебе по делу. Я кое-что узнал, побывав в Городе, но мне хотелось бы знать об острове еще больше. В частности, о Лабиринте. Наверное, тебе известно, как он появился, то есть почему обычная скала стала Лабиринтом?

— Нет. Этого никто не знает. Это произошло три поколения назад. Может, даже четыре. Свидетелей возникновения, или, может быть, лучше сказать, рождения Лабиринта уже нет в живых, а легенды об этом не более чем красивые сказки.

— А как они объясняют возникновение Лабиринта?

— Да никак. — Эрфу улыбнулся и склонил голову. Тяжелый подбородок его лег на грудь, а большой нос, казалось, опустился на подбородок. — Ну хорошо. Вот тебе легенда. — Он снова улыбнулся и пожал плечами, словно заранее снимая с себя всякую ответственность за достоверность рассказа. — Удивительное дело, и времени-то прошло всего ничего, а уже легенды сложили! Хотя, может, потому и сложили, что правды никто не знал, а объяснение найти хотелось.

Он еще раз прошелся по террасе и наконец опустился на стул.

— Значит, так. Жил некогда юноша, который был влюблен в известную городскую красавицу. Она его, ясное дело, не любила и в ответ на пылкие признания и клятвы только смеялась. Тогда юноша, будучи не в силах совладать с любовью, ушел в горы, надеясь, что там это у него получится. Однако дело все не шло на лад, и он прибегнул к последнему средству — стал молить Огненную Черепаху о том, чтобы она помогла ему позабыть холодную красавицу и обрести утраченный покой. А поскольку Огненная Черепаха была очень доброй, она удовлетворила его просьбу, превратив Дырявую гору в Лабиринт, дарующий облегчение всем страждущим. Вот одна из побасенок. Много ли в ней разумного?

А вот другая, — продолжал Эрфу. — Долгое время жители Города досаждали Желтой Черепахе, культ которой, как ты, вероятно, знаешь, пришел на смену культу Огненной Черепахи, просьбами сделать их жизнь долгой и счастливой. И поскольку Желтая Черепаха была не менее добра, чем ее предшественница, она помогала людям как могла: больных делала здоровыми, бедных — богатыми, уродов — красавцами. Но чем больше хорошего она делала, тем больше просителей к ней приходило. И тогда Желтая Черепаха, чтобы не возиться с каждой отдельной просьбой, решила удовлетворить их оптом и превратила Дырявую гору в Лабиринт. Ну как?

— Да, из этого не много можно извлечь. А кстати, почему Лабиринт так назвали?

— М-мм… Это уже сложнее. Была, правда, одна история… Сюжета не помню, но суть ее в том, что якобы, когда человек входит в Лабиринт, его больная душа покидает тело, и в него вселяется новая, здоровая. Она-то и меняет облик человека и продлевает ему жизнь. Она же и выводит его наружу, а старая, больная навсегда остается блуждать в темных закоулках Лабиринта.

— Значит, Лабиринт получил свое название, потому что в нем теряется частица человеческой души?

— Ну, если угодно, так. Но зачем тебе это нужно? Чем тебя так заинтересовал Лабиринт?

— А тебя он не интересует?

— Теперь нет. Насмотрелся, сколько «интересующихся» сгинуло в нем, превратившись в шуанов и шапу.

— Ясно. Значит, больше ты мне ничем помочь не можешь? — Я осторожно опустил в рот продолговатое ядрышко ореха. Ничего, похоже на фундук, только посолонее и подушистее.

— Почему же не могу? Мое предложение остается в силе — поступай ко мне на службу. За год поднакопишь добра — и со мной, за океан. А хочешь — продолжай мое дело здесь. Толковые люди всюду в цене.

— Толковые-то да. Я подумаю. А больше о Лабиринте ни у кого ничего узнать нельзя?

— Можно. У Желтой Черепахи. — Эрфу нахмурился, посмотрел на меня с сожалением и встал, показывая, что разговор окончен.

— У какой Черепахи?

— У той самой. Что живет в Озере Звездного блеска.

— А там и правда живет Желтая Черепаха?

— Естественно. Желания она, конечно, не исполняет, но с избранными людьми разговаривает. Ходят такие слухи — вернее, раньше ходили. Но чаще всего пожирает она любопытных еще до начала беседы.

— Шутишь?

— Нет, отчего же. Я и сам ее видел. Издали. Вылезло этакое чудище на городскую набережную и ждет собеседников. Истинная правда. Ей раньше там жертвоприношения устраивали. Потом некому стало, но она все равно иногда по утрам к старой кормушке наведывается.

— И разговаривает?

Эрфу, не присаживаясь, взял с блюда орешек, раздавил и кинул ядрышко в рот.

— Так ты подумай над моим предложением. Не торопись, не стесняйся, живи здесь, сколько сочтешь нужным, и думай.

— Это ты кричал, когда бифэнь жрал пловцов в гавани?

— Я. А что?

— Так. Черепаха в озере действительно знает что-то о Лабиринте?

Несколько минут Эрфу молча смотрел на меня, потом опустил глаза.

— Да. Но тебе оттуда не вернуться.

— И больше никто ничего не знает?

— Не знает и знать не хочет! — Эрфу резко повернулся и пошел прочь с террасы.

* * *

— А что, Виктор, на свадьбу-то пригласите старика?

— Ну уж и старика! Пригласим, но не на свадьбу, а так, в гости.

— Не, так я не приду, мне повод нужен.

— Повод придумаем. А свадьбу мы устраивать не будем.

— Это еще почему?

— Да кому она нужна? Распишемся, и все.

— Как это «все»? Это же форменное безобразие! А родные, а друзья? Вам-то она, может, и без нужды, а их вы за что праздника лишить хотите?

— Не понимаю, зачем из интимного дела представление устраивать.

— А чего ж не устроить? Такие представления душу радуют. По-вашему-то рассуждать, так и похороны отменить надо — тоже представление, а дело-то глубоко личное.

— Чье?

— Покойника. Чу! Слышу пушек гром! Кажется, сюда врачиха наша идет. Да еще с каким-то мужчиной.

— Здравствуйте, товарищи болящие!

— Здрасте, Неля Михайловна!

— Как тут Тимофей Иванович поживает? Вот он, ваш друг. Трудно узнать? Но это не наша вина…