Книга Город Желтой Черепахи, страница 94 – Павел Молитвин

Я согласился, в критических ситуациях всякое бывает.

«Наконец, но это уже моя собственная гипотеза, вещи могут обладать некими неизвестными нам положительными свойствами, если создатель вложил в них душу. Ну, я не знаю, может, не душу, а любовь, сердце, талант, называйте как хотите», — поторопился добавить Андрей Владимирович, взглянув на меня.

«И если я прав, вряд ли изделия тех, кто улетел на Зейру, будут идентичны ожерелью Бурова. Ваши ребята, конечно, наладят массовое, автоматическое производство — засыпал камушки в агрегат и через двадцать минут получил готовый продукт. Но лечить эти ожерелья не будут. Их сделают без затраты сил создателей, в них не вложат частицу жизни, частицу души, и потому они будут всего лишь красивыми безделушками. Вы ведь сами говорили, что Буров работал над своим ожерельем два года…»

Мы шли по парку и неторопливо разговаривали, то есть говорил в основном Андрей Владимирович, а я слушал. Ветер разорвал и разогнал облака, и небо казалось драгоценным камнем, помещенным в причудливую оправу из еще не облетевшей листвы. Мы беседовали об ожерелье, о спунсе, о том, когда врачи думают приступить к лечению других пострадавших и есть ли надежда на успех. Андрей Владимирович охотно отвечал на мои вопросы, когда они возникали, но мне все время казалось, что он что-то недоговаривает. И тогда я применил недозволенный прием.

Тут Звездный Волк улыбнулся и подмигнул белокурой девушке.

— Вас как будто удивило, что я так пространно описывал путь Бурова к санаторию и его появление там? Но это не моя фантазия, все было именно так. Откуда я это знаю? А вот знаю. Вы ведь не спросили меня, чем я занимался в то время, как Буров точил свое ожерелье. А я делал вещь довольно интересную — психофазосовместитель. Для простоты я назвал его синтезатором образов. Вы о нем ничего не слышали, потому что Комиссия по изобретениям сочла целесообразным и этически возможным применять его лишь в очень редких случаях. Но тогда я еще только испытывал свое изобретение и ни о каких комиссиях не помышлял, потому, не задумываясь, и использовал его в санатории. Мне казалось, что если я смогу оказать Степану хоть какую-то помощь, то рассуждать о том, удобно или неудобно пользоваться прибором, будет просто бессмысленно.

Да и вообще полезность этого изобретения не вызывала у меня сомнения: прибор, способный читать мысли, для врачей и ветеринаров вещь незаменимая. Хотя, если быть точным, мысли читать при помощи синтезатора образов нельзя, потому что мыслим мы чаще всего не фразами, а образами. Вот эти-то образы, используя психофазосовместитель, и можно проецировать на мозг исследователя.

Прибор этот, размером не больше кулака, лежал у меня в кармане и во время разговора с Андреем Владимировичем. Мне ничего не стоило покрутить ручку и настроиться на его мозг, что я и сделал. Сначала я ничего не мог понять из тех отрывочных образов, что возникли перед моим внутренним взором, но потом кое-что стало проясняться.

Мы шли по парку и о чем-то разговаривали — это был первый, реальный план. На втором плане возникла большая комната, наполненная светло-серыми приборами. Я — то есть не я, а Андрей Владимирович стоял около дозирующей установки, ожидая, когда очередная партия препарата будет развешена и запакована. Словно чувствуя мое нетерпение, огоньки на приборной панели перестали мигать, секретный щиток сдвинулся, и готовые ампулы одна за другой заскользили по желобу.

Второй план смазался, а потом я увидел себя входящим в палату Веры Буровой. Крышка ложа-саркофага отъехала в сторону, в ладони у меня оказалась одна из ампул. Я прилепил ее на руку Вере чуть повыше локтя, проследил, чтобы лекарство всосалось под кожу, и снял пустую скорлупку. Перед глазами побежали ряды формул, и я очутился в операторской, смежной с палатой. Там я проверил показания приборов, готовность облучателя, работу самописца, фиксирующего малейшие колебания в состоянии больной, и подошел к стерилизатору, похожему на большой аквариум. Здесь все было в порядке и в проверке не нуждалось, но я не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться изумительным цветом камней ожерелья, лежащего в желтоватом растворе.

«…Мне нравится легенда об ожерелье, но главным в ней, мне кажется, все-таки должен быть человек, а не холодные камушки. С какой бы далекой планеты они ни были привезены», — вернул меня в парковую аллею голос Андрея Владимировича.

Я согласно кивнул, мы подошли к выходу из парка, и, поскольку ничего больше Андрей Владимирович говорить не собирался, я поблагодарил его за содержательную беседу. На языке у меня вертелся вопрос: зачем врачу понадобилось сочинять сказку про ожерелье, место которому он отвел не на шее больной, а в стерилизаторе, — но я промолчал. В конце концов, я сам иногда люблю подбавить тумана для выразительности. — И, уставившись вдаль, Звездный Волк начал мерно поглаживать свою замечательную бороду.

— Да-а-а… — растерянно протянул длинный парень с черными и прямыми волосами до плеч. — Вот, значит, как на самом деле было… Я знал, что других чистильщиков вылечили сепаратином-14, но был уверен, что Буровой помогло именно ожерелье.

Остальные слушатели тоже смотрели на Звездного Волка с неодобрением, они были разочарованы.

— Значит, все привезенные с Зейры ожерелья — никому не нужные побрякушки? — спросила белокурая девушка, отодвигаясь от Звездного Волка.

— Ну почему же ненужные? Красивые ювелирные изделия, женщинам нравятся, мужчинам тоже — смотрят на них и глаз оторвать не могут. А положительные эмоции чем не лекарство? Впрочем, что это мы всё про ожерелья да про ожерелья? Давайте я вам лучше свой синтезатор образов продемонстрирую. Где-то здесь должен быть желтый портфель…

Портфель нашелся сразу, и все же, когда Рэд достал из него небольшую коробочку, похожую на фон связи, ни одного человека рядом с нами не осталось.

— Куда это они разбежались? — поднял на меня удивленные глаза Звездный Волк.

— Кому хочется, чтобы его мысли, пусть даже самые благородные и в виде образов, становились достоянием других? — спросил я, тоже испытывая великое желание куда-нибудь улизнуть.

— Но почему никто не захотел понять принципы работы прибора, если уж не воспользоваться им? Казалось бы, юношеская любознательность…

Я пожал плечами. Никогда не замечал за Рэдом припадков наивности.

— Хм… Значит, Комиссия правильно решила не давать хода моему изобретению.

— А ты сомневался?

— Сомневался. Но не настолько, чтобы утаить один из приборов для корыстных целей, — усмехнулся Рэд, заметив, что я с опаской поглядываю на маленькую коробочку в его руке. — Это обычный фон связи.

— Понятно, — сказал я с сомнением.

— Ну да, мне захотелось проверить выводы Комиссии и заодно разогнать почтенную публику.

— Зачем? — удивился я, зная, что мой друг любит потешить свое тщеславие.

— Затем, что я уже перегрелся и сейчас самое время пойти поплавать. Ведь мы сюда ради этого пришли? Кроме того, мне сегодняшняя публика не понравилась. Ну, идем?