Онлайн книга «Везунчик»
Масть перла, в натуре, сумасшедшая — меньше мизерной ни разу не сыграл. А эти два кента: пас да пас. Два паса — в прикупе чудеса! Чудеса и получались, хотя я к ним уже привыкать начал. Зато Вадька после каждой раздачи наших матерей нехорошим словом поминал — непруха ему шла жуткая. А я — мизерок, восьмерная, Вадика без лапы, Пахевича без двух, опять мизерок… Вадька и на карты дул, и через плечо поплевывал, и великому картежному богу Джо Керри (оказывается, есть такой!) молился… Один хрен с полуботинком! И у меня, в натуре, один хрен! За полтора часа шесть мизеров, да еще каждому из моих партнеров по два паровоза прицепили! Наконец Вадька взвыл — хватит!!! Короче, раздел я их как соколиков: Вадика — на пять кусков, Пашеньку — на три (он поосторожнее играл). Вадька, скрипя зубьями, расплатился и опять с телками в укромный уголок ускакал, раны их языками зализывать. Когда он исчез, Пахевич свои три отслюнявливать начал, но я его притормозил. — Погоди, — говорю. — С ментов не беру. Может, они у тебя под взятку меченые, пятна с пальцев фиг сотрешь! Типа — шучу. Пашенька бумажки тут же назад, в лопатник. — Ну и как, — говорю, — проверка? Он долго сопли не жевал. — Что, — говорит, — от меня требуется? — Клиенты, — отвечаю, — с бабками. Выход на бомонды. — Найдем, — говорит. — Сейчас многие на мистике помешаны. А что я с этого буду иметь? — Процент от сделки. И тут он выдает мне между глаз. — Согласен, — говорит. — За пятьдесят процентов. Я чуть в бассейн не упал. — А ху-ху, — говорю, — ни хо-хо? — Хо-хо, — отвечает. — Будешь сидеть со своим ху-ху без клиентов. А сам начнешь копошиться, я быстро найду, как лавочку прикрыть. Раз-два, и хер и сумку! И адвоката не найдешь, кроме государственных. У меня аж в глазах потемнело. Ну и хватка у мужика! Не удивлюсь, если ему половина города отстегивает. — Ладно, — говорю, — подумаю. — Подумай, — отвечает. — Но чтобы с завтрашнего дня духу твоего в казино не было! Начнешь мелькать — зубов не досчитаешься! А то и почки! На том наши деловые переговоры и завершились. Пошли разбавлять Вадькину теплую компанию. И разбавили, в натуре, — одна брюнеточка из меня чуть все соки не высосала. Утром я Альбине о переговорах сообщил. Без имен, правда, и должностей. Незачем ей все знать! Должна же и у меня быть своя часть дела. Или только трупики документами прикрывать? Альбина выслушала, подумала. — Предложи, — говорит, — ему треть от сделки и «рубашку». Первую можно ему отдать. Пусть на бирже играет. — Ладно, — говорю. — И вот еще что, — добавляет Альбина. — Достань мне три волоска с его головы. Я офонарел. — Зачем? — говорю. — Пригодится, — отвечает. — Должны быть и у нас козыри на руках. Ушла она из кабинета. И тут меня по балде как стукнет. Е-мое, а ведь Илюха-то Свидерский, возможно, и не из-за мотора копыта отбросил. То есть из-за мотора, конечно, да только мотор у него, похоже, отнюдь не сам гробанулся. 2 августа Сегодня Екатерина Савицкая выписалась. Есть в ней что-то привлекательное. Без живота — вообще булочка с маслом. Волосы, правда, крашеные, но пышные, не солома какая-нибудь. И глазки… Я бы такой с ходу отдался. Когда она садилась в такси, Альбина проводила ее долгим-долгим взглядом. Я думал, приревновала. А вечером, за ужином, она сама о Савицкой вспомнила. — Как тебе, — говорит, — последняя пациентка? Я прикинулся тюфяком. — Которая? — спрашиваю. — Их сегодня полтора десятка было. — С ребенка которой мы «рубашку» сняли, — отвечает. Я плечами пожал. — Баба как баба, — говорю. — Нет, дорогой, — говорит моя девочка. — Савицкая — женщина особая. У нее все дети в «рубашках» родятся. — А с чего ты, — спрашиваю, — так решила? У нее что, штучка поперек? Типа — шучу. Но Альбина шутки не приняла. — Штучку, — говорит, — ты у нее видел. Вдоль, как и у всех. Но женщина эта Савицкая до мозга костей. Она мужчину с собой любит, а не себя с мужчиной. Любит, понимаешь, а не позволяет себя любить. У таких дети всегда в «рубашках» рождаются. — А к чему, — спрашиваю, — ты это? — А к тому, — отвечает, — что у детей Савицкой «рубашки» особенные. — Бронированные, что ли? Опять вроде бы шучу. И опять Альбина хохму мою не оценила. — Надо, — говорит, — тебе, Виталик, с нею любовь закрутить. И киндера ей сделать. Тогда «рубашка» нам достанется, с полной гарантией. Я чуть не подавился. — А как же, — говорю, — ты? — А я, — отвечает, — так. Терплю ведь твоих шлюх. И эту вытерплю, не бойся! — Погоди, — говорю, — погоди. Получается, ты сама меня к этой телке толкаешь. Девочка моя посмотрела на меня своими изумрудными глазищами. — Виталенька, — говорит, — тебе бы пора понять, что я женщина необычная… Извини, но такой случай упускать нельзя. — Погоди; — повторяю, — через год, когда мы «рубашку» заполучим, ты меня опять к этой Савицкой племенным быком отправишь? — Через год много воды утечет. Через год она, может, руки на себя наложит. Двое умерших детей подряд — не шутка для этих женщин. Вряд ли она захочет от тебя еще одного ребенка. Я репой замотал. — Что ты, — говорю, — такое несешь? Может, мне еще и жениться на ней? — Жениться не надо. Женишься ты, Виталенька, на мне. Но пообещать можешь. Весь вечер я от этого базара торчал. Крута моя Альбина, ничего не скажешь. Роковая баба!.. Но ведь из-за этого я от нее и в торч впадаю. Да, забыл совсем… Позвонил я Пашке Раскатову. Забили стрелку на восьмое, снова в той же баньке. 6 августа Три дня меня Альбина обрабатывала. Что уж там за «рубашки» создаются в матке у Савицкой, не знаю, но, видимо, стоят они того, чтобы своего мужика к другой бабе подкладывать. Короче, сегодня меня Альбина дожала, сдался я. Позвонил Савицкой. Поинтересовался здоровьем, настроением. Все как положено… Голос у нее был тухлый-тухлый. Оно и естественно: первого ребенка потерять — не стопку выпить. Мысли всякие. А вдруг больше не будет? А вдруг наследственность — черная? Провериться пойти не всякая решится. Лучше жить надеждой. Иначе — все равно что знать дату собственной смерти, как в «Леопарде с вершины Килиманджаро». Лучше и не родиться вовсе, чем с таким знанием жить!.. |