Книга Время жизни, страница 77 – Роман Корнеев

Вот теперь нужно подумать.

Этот кто-то не стал со мной торговаться.

Этот кто-то знал, что я ничего не знаю.

И этот кто-то считает, что я смогу вспомнить, если захочу. И тогда он вернется. Задаст наконец треклятый вопрос.

Я, настоящий я, заключенный в оболочку этого мальчишки, начал сомневаться. Зная ответ, не захотел ли я сам все забыть, чтобы не выдать тому-кто-спрашивает. Не захочу ли я забыть все снова, сумев все вспомнить.

Надеюсь, нет. Иначе зачем все это.

Я поднялся с пола, потирая ушибленное при падении плечо. Эти стены крепче меня. Казалось, той силы, что я вкладывал в свои удары, было достаточно, чтобы проломить опору моста. Я бил не в физической реальности, а там, за гранью моего хрустального мира, где переливались радужными пятнами черноты сами законы бытия. Крошечной отдачи сюда, в физическую реальность, мне хватило, чтобы даже мое тренированное тело чувствовало себя как после столкновения с каром. Но стены не поддались, их безупречный матовый блеск не перечеркнула ни единая трещина напряжения.

Тот, кто мне противостоял, не был в моем хрустальном мире новичком. Он правил им, как правят в собственном доме. Где каждый закоулок, каждый предмет, каждая пылинка – часть целого, принадлежащего одному хозяину.

Такой человек может править миром. Или не может?

Впервые в моей короткой жизни я испытал по-настоящему мистическое чувство. Не религиозное, мистическое. Нечто, о чем я до сих пор ни разу не задумывался, захлестнуло меня на миг, чтобы снова отступить. Я не боялся, я просто решал задачу.

В который раз ловя себя на мысли, что – не впервые.

Мне нужно вспомнить.

Что-то.

Не во мне.

Снаружи.

Мир, который я помнил, был далек от идеала. Там правили Корпорации, а те уголки власти, которые еще оставались свободными, занимали властные институты трансгосударственных союзов. Какое-то ничтожное место в этом мировом плавильном котле занимал и я. До того как попал сюда, я был кем-то другим, словно играл какую-то роль, носил маску, не замечая себя под ее шершавым папье-маше.

А теперь, тут, в темноте железной камеры, не чувствуя вокруг себя многоголосого пения мира, экранированный чужой волей, я продолжил стремительно раздваиваться. Даже вернувшись, моя память была для меня чем-то чужим. Меня связывало с ней отныне только одно. То неизвестное, что нужно этому неизвестному.

Это нужно и мне.

Итак, моя жизнь. Простая цепочка совпадений, приведшая меня сюда.

Детство. Счастливое детство, которого я совсем не помню.

Какие-то обрывки образов.

Солнце, косыми лучами сочащееся через запыленное стекло парника.

Залитая охрой заката стена дома, теплая, шершавая, пахнущая паутиной и зеленью.

Надвигающаяся лавина высоких каменных домов.

Низкий рокот тяжелых воздушных барж, увозящих прочь отвалы породы, оставшейся после закладки фундаментов.

Холодная тень, накрывшая наш дом.

Эта тень унесла отца, забросив нас с матерью в безликую коробку многоквартирника. Это я уже помнил лучше. Бездонные колодцы дворов, горбы пешеходных пандусов, пещеры туннелей, лабиринты подвалов.

В этом мире тоже было свое очарование – гирлянды, спирали, сверкающие пилоны ночных огней, возносящиеся на головокружительную высоту. Едва слышимый радостный смех в полумраке туманного утра. Протяжные гудки сигналов, эхом дробящиеся о стены рукотворных скал.

В этом мире было куда меньше романтики, но и я стал старше, в одночасье постигнув что-то невербализуемое, какой-то закон, не познанный мной в совершенстве и до сих пор. Если я теперешний некогда поселился в том ребенке, то это случилось тогда, в каменном лабиринте между новым домом и социалкой, в которую я попал.

Что должно было произойти с маленьким человеком, который в ответ на грубость внешнего мира не расплакался, не затаился в толпе подобных себе зверенышей, не стал членом стаи, а выбрал свой путь, невозможный, несуществующий в природе, который нужно было сперва выстроить, а уже потом по нему пройти.

Который раз посещает меня в этой железной камере ощущение, что все это было не со мной, и, точно так же, было не единожды. Будто я вспоминаю собственные воспоминания, и далее по бесконечной цепочке недобытия, псевдобыли, квазиреальности. Начало лежало за ее пределами.

Мне нужна зацепка. Ключевое звено, которое позволит распутать этот чудовищный клубок нагромождений. Дальше, дальше!

Я вцепился в горло собственному окружению, из последних сил следуя невесть откуда взявшемуся инстинкту – поставил себя против системы, против неискоренимых молодежных банд, против серости и бездушия учителей, против сладкого привкуса химической дряни у тебя в крови. Для меня словно обычные удовольствия этого мира были чем-то ненужным, костылем на пути в реальность, которую я предсказывал сам себе день за днем пота и крови тренировок, нужных мне невесть зачем и невесть для чего.

Те, другие, кто хотел «накачать мышцу», приобрести более высокое положение в банде или просто научиться давать сдачи, они скоро исчезали из поля зрения, на их место приходили другие. Я оставался.

Однако тайна моего предназначения не спешила раскрываться, мне понадобилось доказать самому себе, что я что-то могу. Надоело быть вещью в себе? Возможно. Я вспоминал ту давнюю историю моей попытки войти в систему, выполнить заказ, заработать денег и видел в том лишь вопрос без ответа – в этом моя судьба? Судьба обученного наемника в приграничном слое могучих людских потоков, что кружились внутри мутирующих корпоративных структур. Это была ошибочная версия, я понял это сразу, мне объяснил Мартин.

Да, у меня был талант, но он требовал выхода, которого не было.

И я вернулся, вернулся на эту скользкую тропу, снова захотел стать наемником. Моя мама, ее болезнь… сейчас я видел, что она была лишь поводом. Я некогда поверил Мартину. Но он сам нарушил наш уговор, вернувшись в «тему». Мне лишь нужно было уговорить его взять меня с собой. Юношеского азарта и ярости перед несправедливостью судьбы хватило, чтобы добиться своего. И вот – я здесь. У меня – чужое прошлое. У меня нет будущего.

Нет будущего, потому что нет ответа на вопрос, на который мне нужно ответить. Нужно, чтобы выйти отсюда, нужно, чтобы вернуть себе самого себя.

Что-то большее, чем болезнь матери, забросило меня сюда, в неизвестность. Непроницаемость этих стен, голос из-за них, тот памятный взгляд откуда-то сверху, и вопрос, на который нет ответа.

Я вспомнил все, что помнило мое тело.

Что я забыл?

Забыл, откуда у меня мой хрустальный мир.

Эхо былой боли рванулось по нервам, вновь погружая меня в океан расплавленного, живого страдания. Зеркальными брызгами эта невесомая жидкость заструилась внутри меня, напоминая… напоминая…