Книга Путь домой, страница 35 – Алексей Гравицкий

Митрофаныч нашелся за сараем, где я накануне вечером сгрузил добычу. Разгоряченный хозяин, самозабвенно хакая, колол дрова. Топор взлетал вверх и опускался вниз, расщепляя поленья с одного, редко с двух ударов.

Топором хозяин махал, видно, давно: бушлат валялся рядом, рубаха на Митрофаныче была расстегнута до пупа, из-под нее выглядывала волосатая грудь.

Я остановился в сторонке и некоторое время наблюдал за чужой работой. Приятно смотреть, как люди работают с удовольствием и без раздражения. Для Москвы это редкое зрелище. В столице большинство жителей просыпается с мыслью, что кругом одни уроды. На улице, в транспорте, на работе. Начальник полный урод, да и работа уродская, и надо только успеть урвать свой кусок. Да чего кривить душой: у меня самого и работа уродская, и начальник козел еще тот. Ну, во всяком случае, прежде так было.

Митрофаныч хакнул в последний раз, легко загнал топор в колоду, на которой колотил поленья и подошел ко мне.

— Утречко доброе.

Я кивнул. Глядеть на полураздетого Митрофаныча было холодно. Тот улыбнулся.

— Да хорошо же! Об одном только жалею — курева нету. И табака нету. Мне б хоть кустик, уж я бы рассадил. А нету.

С куревом в самом деле была беда. В первое время после пробуждения везунчики находили старые, насмерть пересохшие сигареты, сохранившиеся только за счет полиэтиленовой пленки, что обтягивала пачку, а потом еще и блок. Курить такие сигареты было противно. Даже табаком это назвать язык не поворачивался, но вскоре и такого курева не стало.

Я без никотина мучился не очень долго, а для многих это стало серьезной проблемой. За время нашего путешествия я повидал немало людей, страдающих без табака. Чего они только не пытались курить!

— Сам-то не куришь?

— Курил.

— А теперь не хочется?

— Обычно нет. Но иногда — зверски.

Митрофаныч хитро прищурился.

— Сейчас бы покурил, а?

Я кивнул. Настроение для пары затяжек было подходящим. Хозяин хлопнул меня широкой ладонью по плечу.

— Ты не обижайся, Серега, но не твоя эта девка. И зря ты из-за нее переживаешь. Брось. Пользует она тебя. С самого первого дня пользует.

От этих слов курить захотелось еще больше.

— Ты откуда знаешь? — грубовато поинтересовался я.

— Тык видно же, — удивился Митрофаныч. — Так что бросай. Чем быстрее, тем лучше. Тебе ж легче будет.

— А если я ее люблю? — набычился я.

— А ты любовь с влюбленностью не путаешь? — прищурился хозяин. — Если влюблен, то раньше бросишь, раньше переживешь. А если любишь, то…

Он неожиданно замолчал и пошел за бушлатом. Я поплелся следом.

— Что?

— Ничего. Тогда трандец тебе, Серега. Потому что не твоя это девка. И никогда твоей не будет.

Митрофаныч накинул бушлат на плечи, выдернул из колоды топор.

— Жрать хочешь?

Я помотал головой. Последнее, что мне сейчас хотелось, это есть.

— Тогда бери тележку. До леса сходим.

— Зачем?

— За дровами.

— Так есть же, — я окинул взглядом поленницу. — Много.

— Городской, — фыркнул хозяин. — Запас карман не тянет. Топить-то постоянно надо, а то околеем. Сейчас запас поболе сделаем, потом хату тебе подыщем. Если ты всерьез остаться решил, то, поди, захочешь своим хозяйством обзавестись. Или ты передумал?

— Не передумал.

— Тогда бери тележку, — подмигнул Митрофаныч.

До леса шли молча. Мне было не до разговоров. Митрофаныч тоже в душу не лез и с лишним трепом не приставал. Я вообще заметил за ним манеру не цепляться без надобности и говорить метко и ненавязчиво.

Хозяин ронял слова, как семена в землю. Вроде бы говорил легко, походя и совсем не о том, но сказанное застревало, укоренялось и давало неожиданные всходы. Хотя со сказанным про Яну я категорически не хотел мириться.

Видно ему, понимаешь ли. Психолог хренов. День за мной понаблюдал и все про меня понял. Ага! Я всю жизнь про себя что-то недопонимаю. А он враз все увидел. И почему я должен равняться на его слова. В конце концов, это просто частное мнение. И что он там увидел? Янкины закидоны? Мало ли. Может, у нее настроение плохое. Может, месячные скоро, или еще чего. У баб все зависит от гормонального фона.

— Стой-ка, — велел Митрофаныч.

Я покорно остановился. Скрипнула тележка. Мой спутник хлопнул ладонью по стволу ближайшего дерева.

— Это валим. Держи, согрейся. — Он протянул топор.

Спорить не хотелось. Физический труд всегда был не только способом согреться, но и прекрасным средством от хреновых мыслей. Я охотно взялся за работу, но только в этот раз мысли отчего-то не хотели отступать.

А что если Митрофаныч прав, и Яна на самом деле меня использовала? Что я про нее знаю? Да ничего. Просто в один день я влюбился в нее с первого взгляда и решил, что она в меня тоже. А потом все крутилось, как в калейдоскопе, и некогда было даже оглянуться назад, оценить происходящее, подметить отношения.

Да и не было отношений. У меня не было времени на чувства, у Яны тоже. Но ведь, если времени на чувства нет, значит, и чувств толком нет.

Выходит, Яна меня не любит. Но тогда выходит, что и я ее не люблю.

Удары топора ускорились, щепа летела во все стороны золотистыми брызгами.

И Олег, тот, что явился ко мне в червоточине, говорил, что один из моих спутников мне врет. Может быть, мне врет Яна? Тогда получается, что несчастного Вольфганга я убил из пустого подозрения.

Впрочем, Штаммбергера я так или иначе отправил на тот свет из пустых подозрений. Ведь в червоточине все иллюзорно.

Стоп!

Но ведь немец умер на самом деле. Значит, не всё иллюзия. Но тогда что это было? Ведь это не мог быть Олег. Ведь Олег умер. Я сам видел его скелет в номере тайского отеля. Так с кем я говорил внутри червоточины?

От всех этих вопросов лишь росло раздражение. Ненавижу, когда так угоняются другие, и уж точно не ждал подобного угона от себя.

— Тише, тише.

Я опустил топор и резко обернулся. Передо мной стоял Митрофаныч. Он уже скинул бушлат и протягивал мне руку.

— Давай-ка топор. Передохни малость.

Я ошалело поглядел на измочаленный ствол несчастного дерева, отдал топор и присел на тележку. Курить хотелось зверски.

Митрофаныч застучал по подрубленному стволу. Работал, как всегда: спокойно, размеренно, без особенной спешки.

Он перехватил мой взгляд, а вместе с ним, видимо, и мысли. Подмигнул:

— Торопись медленно. Будешь гнать, быстро выдохнешься. Жизнь — не стометровка. В ней темп держать надо. Первым прибегает не тот, кто резче рванул, а тот, кто силы соразмеряет и дыхание держит.