Книга Эта безумная Вселенная, страница 271 – Эрик Фрэнк Рассел

— Да, капитан, — покладисто согласился По-Дук.

— Безусловно, капитан, — поддакнул Би-Нак.

— Ладно. — Ид-Ван раздраженно повернулся к фотографиям, — Здесь много городов. Это означает наличие разумной жизни. Но мы не видели ни единого космического корабля и знаем, что земляне не колонизировали даже свой спутник. Следовательно, их нельзя считать высокоразумными существами. — Он вырастил пару ложноручек и потер одну о другую, — Иными словами, это именно те существа, которые нам нужны, — можно брать их тепленькими. Лучше просто не бывает!

— На предыдущей планете вы говорили то же самое, — напомнил Би-Нак, к числу чьих достоинств вряд ли можно было отнести такт.

Ид-Ван втянул хвост и завопил:

— Я тогда сравнивал с планетами, которые мы посетили еще раньше! Обитатели предпоследней были тогда самыми лучшими. Эти — еще лучше.

— Мы пока что их не видели.

— Увидим. Они не доставят нам хлопот. — Ид-Ван уже остыл и принялся размышлять вслух. — Нам никто не доставлял хлопот раньше, и я сомневаюсь, что кому-нибудь когда-нибудь это удастся. Мы уже обвели вокруг пальца полсогни высокоразвитых форм жизни, каждая из которых совершенно отличалась от всех известных в системе нашей родной звезды. Временами мне кажется, что мы — самые умные во Вселенной. Обитатели всех освоенных нами планет закоснели и не меняются. Похоже, мы одни не скованы узами постоянства.

— Неизменность формы имеет свои недостатки, — возразил Би-Нак, которому как будто доставляло удовольствие навлекать на себя капитанский гнев, — Когда моя мать впервые встретила моего отца на брачном поле, он предстал в виде длиннорогого нодуса и…

— Ну вот! — вскричал Ид-Ван. — Ты опять подвергаешь сомнению самоочевидное.

— Я просто рассказываю, как моя мать….

— При чем тут твоя мать? — отмахнулся Ид-Ван. Он повернулся к фотографиям и указал на большой участок суши на севере, — Мы сейчас находимся вдалеке от больших дорог. Крупные города, которые представляют для нас потенциальную опасность, также находятся в отдалении. Ближние деревушки слишком малы, чтобы стоило тратить на них время. Для наших целей лучше всего подходят населенные пункты средних размеров, а таких в зоне досягаемости четыре.

— И мы начнем с разведки? — предположил По-Дук по большей части для того, чтобы продемонстрировать свой интерес к словам капитана.

— Разумеется. Применим обычную тактику — по двое разведчиков на каждый населенный пункт. Они замаскируются под местных жителей, и на следующий день мы будем иметь всю необходимую информацию, а туземцы ничего не заподозрят. После этого…

— Демонстрация силы? — высказался По-Дук, которому очень хотелось проявить себя с лучшей стороны.

— Определенно, — Ид-Ван протянул тончайшее, не толще волоса, щупальце и ткнул им в один из четырех городов. — Это место ничем не хуже других. Мы уничтожим здесь все живое, а сами будем наблюдать с орбиты, как отреагируют остальные туземцы. Серьезный удар — самый надежный способ выяснить, насколько хорошо организован покоряемый мир.

— На последних шести планетах, — осмелился напомнить По-Дук, — мы не обнаружили высокой организации. Туземцы паниковали, или молились, или делали то и другое сразу.

— Так же поступали и мы, когда разразилось Великое Бедствие, в год… — начат было Би-Нак, но не договорил, увидев зловещий огонек в глазах Ид-Вана.

Ид-Ван обернулся к По-Дуку.

— Вызови командира разведывательной группы и скажи, чтобы пошевеливался. Мне нужны действия. — Он впился тяжелым взглядом в Би-Нака и добавил: — Действия, а не пустая болтовня.

Толстяк по имени Олли Кампенфельдт медленно ковылял к длинной постройке, откуда доносились гитарный перебор и оживленный гомон. Олли хмурился и то и дело вытирал лоб.

Поблизости стояло еще несколько таких же домиков, в некоторых горели огни, но большинство тонуло в темноте. Желтая луна висела почти над кромкой глухого дощатого забора, которым был окружен лагерь, и дома отбрасывали длинные тени на аккуратно подстриженные лужайки с бордюрами из цветов.

Кампенфельдт ввалился в шумную комнату и принялся ругаться. Гитара перестала тренькать. Разговор утих. Некоторое время спустя погасли и лампы. Вышел он из домика в сопровождении группы мужчин, большинство из которых немедленно разошлись.

Двое оставшихся последовали за ним к строению, расположенному у единственных в этом крепком заборе ворот. Один из них негромко уговаривал Олли:

— Ну хорошо, ты прав, людям необходим сон. Но откуда нам было знать, что уже так поздно? Почему бы тебе не завести здесь часы?

— Последние не так давно сперли. А они обошлись мне в полсотни.

— Ха! — фыркнул первый. — Нет часов — нет и такого понятия, как «поздно». Я никуда не спешу. Перестань шуметь и отправляйся спать. Подумать только: здесь нет часов, потому что здесь живет одна голытьба. Как будто я снова в тюряге.

Его товарищ, шедший с другой стороны от Кампенфельдта, оживился:

— Э, да ты не рассказывал, что побывал в тюрьме.

— Тот, кто проработал десять лет ночным репортером в большой газете, считай, побывал везде, — отозвался первый. — Даже в дурдоме. Даже на кладбище, если уж на то пошло. — Он вдруг остановился, поднялся на цыпочки и посмотрел на север. — Что это было?

— Ты о чем? — спросил Кампенфельдт, вытирая лоб и тяжело дыша.

— Что-то вроде кольца сверкающих красных огней. Оно плавно опустилось в лес.

— Метеор? — предположил Кампенфельдт без особого интереса.

— Померещилось, — сказал второй, который ничего не заметил.

— Слишком медленно для метеора, — заявил первый, не переставая вглядываться в темную даль. — Я же сказал, что оно опустилось плавно. Метеоры не опускаются плавно. Они проносятся, пролетают или промелькивают. И потом, я ни разу не слыхал, чтобы метеоры были такой формы и такого цвета. А это кольцо скорее похоже на горящий самолет. Может, это и был горящий самолет.

— Через час узнаем, — пообещал Кампенфельдт, раздражаясь при мысли о том, что через час ему, возможно, снова придется вставать.

— Каким образом?

— Весь лес в радиусе пяти миль будет пылать. Такой суши на моей памяти еще не было. Все займется от одной искры. — Он неуклюже взмахнул пухлой рукой. — Если пожар не начнется, значит, это не самолет.

— А что тогда?

— Не знаю и знать не хочу, — устало отрезал Кампенфельдт, — Мне вставать рано.

Он поковылял к своему домику, зевая во весь рот. Двое других еще немного постояли на улице, посмотрели на север. Ничего необычного видно не было.

— Померещилось, — повторил один.

— Я видел что-то странное. Не знаю, что это могло быть, но я видел. А глаза у меня острые. — Человек отвернулся и пожал плечами. — Ладно, ну его к дьяволу.