Книга Сумасшедший домик в деревне, страница 35 – Галина Куликова

— Ну что вы! — воскликнул он. — Прекратите убиваться! Все поправимо. Вы просто увидели мою методику в действии. Это, — он подбородком указал на Полину, — моя клиентка. Я занимаюсь с ней всего несколько недель, и видите, какой результат!

Господин вскинул просветлевшее лицо и заинтересованно спросил:

— Какая методика?

— М-м-м… «Жизнь, данная в ощущениях», — немедленно придумал Копушкин. — Если у вас проблемы, я могу записать вас в группу. Хотя, — он оценивающе оглядел собеседника, — вам бы я посоветовал индивидуальные занятия. — Помолчал и интимным тоном добавил:

— Но это дорого.

— Боже мой! — оживился тот. — Сама судьба послала мне вас! Я уже сто лет не ходил в этот ресторан, а сегодня вдруг будто повело что-то…

Они стали горячо обсуждать свои планы. Никифоров взял обалдевшую Полину под руку и вывел на улицу, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не расплыться в улыбке.

— Что он придумал? — зашипела Полина, оказавшись на свежем воздухе. — Его в два счета разоблачат!

— Ну да! — хмыкнул Никифоров. — Копушкин занимается этим уже несколько лет. Правда, я никогда не видел, чтобы он привлекал клиентов собственным аппетитом.

— И как же он выкручивается?

— Везет клиента на природу, в лес, и делает вид, что они заблудились. После пары-тройки суток голодовки, скитаний по болотам и ночевок на земле к страдальцу возвращается первобытный аппетит. А уж как после этого он начинает ценить свою мягкую постель, горячую воду из крана, кондиционер и все остальные прелести цивилизации!

— Не могу поверить! — пробормотала Полина.

— Искусствоведам сейчас живется очень тяжело, — оправдал своего приятеля Никифоров. — Кстати, куда мы теперь поедем? Ты, кажется, решила прятаться в деревне у Бунимовичей?

Полина хотела сказать, что это не она, а они решили, но посчитала себя не вправе привередничать.

— Я не знаю… — промямлила она. — Вроде, на меня больше никто не покушается…

— Это потому, что я постоянно с тобой, — отрезал он. — Еще неизвестно, что будет, окажись ты на улице одна, без присмотра.

Полина была бы счастлива, присматривай он за ней всю оставшуюся жизнь. Однако проверять, есть ли слежка, отчаянно не хотелось.

— Вот что, — решил Никифоров. — Сейчас вернемся домой, пусть Бунимович забирает тебя оттуда. Если, конечно, тебе не надоели детские вопли.

— У твоей Маргариты он не орет, — заметила Полина. — Кстати, может, купить ему что-нибудь?

— Да что ему можно купить! — с горечью воскликнул Никифоров. — Вот годика через два я куплю ему велосипед, гантели, боксерскую грушу…

Когда они вошли в квартиру, Маргарита со Святополком на руках вышла их встретить.

— Смотри, пупочка, Андрей Андреич приехал! — засюсюкала она. Ребенок немедленно заорал.

— Он меня ненавидит, — мрачно заявил Никифоров. — Как только я появляюсь, он впадает в буйство.

— Просто вы еще не привыкли друг к другу, — печально сказала Полина, представляя, как они привыкнут, как будут жить душа в душу, а для нее в их жизни не окажется места. Не успели эти мысли ее опечалить, как явился Бунимович.

— Почему ты в моей рубашке? — сердито спросил Никифоров, уперев руки в боки. — Когда это ты переоделся?

— Ты перегрелся, — сочувственно похлопал его по плечу Костя. — Твоя рубашка на мне бы не сошлась. Это моя собственная рубашка. Просто они похожи.

— Зачем ты купил такую же рубашку, как у меня? — привязался Никифоров. — Вдруг я тоже захочу ее надеть, и мы будем с тобой как близнецы Дякины?

— Вижу, внезапное отцовство повлияло на тебя самым отвратительным образом, — рассердился Костя. — Ты не доспал. Ты болен. Что ты прицепился ко мне? Это ты купил рубашку, как у меня, и теперь без зазрения совести ее носишь!

— Странно, — пробормотала Полина, уставившись в стену невидящим взором.

— Что — странно? — хором спросили мужчины.

— Вы со своими рубашками заставили меня вспомнить об одной вещи… В этом есть кое-что непонятное…

Никифоров хотел спросить, что ей там непонятно, но тут позвонили в дверь. Святополк немедленно завопил, и Маргарита принялась уговаривать его сладеньким голосом. Тем временем на пороге появился незнакомый господин и нервно заявил:

— Меня зовут Герард. Я приехал за своим сыном.

— Па! — завопил Святополк и всем своим толстеньким телом дернулся к Герарду, едва не очутившись на полу. Тот подхватил его на руки и мгновенно размяк.

То, что это отец и сын, стало ясно с первого взгляда — оба они были мордатые, круглоглазые, с маленькими малиновыми ртами. Святополк оказался похож на Герарда до такой степени, будто его специально с него срисовывали.

— Если вы сомневаетесь, вот мои документы, — заявил истинный папаша и протянул Никифорову паспорт. — Вы могли меня забыть. Мы виделись довольно давно.

— Отчего же? Я помню, — ехидно заметил тот, — Когда мы встречались в последний раз, вы были без брюк и бежали быстрее лани.

На лице Герарда появились две пунцовые кляксы с рваными краями.

— Святополк — мой сын! — тонким голосом повторил он.

— Если вас это успокоит, я рад.

— Меня привел сюда зов крови!

— Отчего-то ваша жена проигнорировала этот зов, — заметил Никифоров, произнеся слова «ваша жена» подчеркнуто пренебрежительным тоном.

— Она была и вашей женой тоже! — Герард немедленно отразил удар.

— Черт с вами, наша жена бежала в Париж с художником. Вы уже подыскали для ребенка няню?

— Я взял неделю отпуска. За это время найду, — успокоил его Герард. — С моим мальчиком все хорошо? Сыпи на животике не было?

— Он здоров, как кролик, — ответствовал Никифоров и велел Маргарите:

— Принеси его сумку. Может, проводить вас до машины?

— Спасибочки, мы как-нибудь сами.

— Тогда я тоже пойду, — заявила экономка, когда за счастливым отцом закрылась дверь. — Посуду перемыла, ковер почистила, мусор вынесла, утка в духовке, — скороговоркой произнесла она. — В следующий раз приду во вторник. Чао!

Она убежала, и тут Никифоров расплылся в довольной улыбке.

— Господи, какое счастье! — воскликнул он. — Это был не мой ребенок!

— Я понял, — пробормотал Бунимович. — Математика и дети несовместимы.

— Ничего ты не понял! — отмахнулся тот. — Я думал, что я — безэмоциональное бревно! Что я не способен испытать родительские чувства! А оказывается, дело не во мне, а в том, что ребенок чужой!