Книга Отчаянные, страница 8 – Билл Болдуин

— Вы теперь младший сержант. Лишние плашки с петлиц должны исчезнуть прежде, чем вы вернете мне мое удостоверение. Ясно?

— Э… т-так точно, адмирал.

Я зашагал по коридору дальше, отворил правую стеклянную дверь и оказался в новом вестибюле, еще более пышном, чем первый, если такое, конечно, возможно. На всех креслах и диванах лежали груды подушек — шелковых, нежных пастельных расцветок, изысканно подобранных в безупречном женственном вкусе. Я немного познакомился с искусством оформления интерьера много лет назад, на этой самой базе, у одной из самых потрясающих женщин, которых знал в своей жизни — впрочем, она держала всю эту красоту у себя дома, где убранству и положено быть мягким и подобранным по цвету. Я стиснул зубы, переводя взгляд с дивана на диван. Клянусь бородой Вута! Военным людям положено убивать людей и крушить технику, а не нежиться на подушках пастельных расцветок.

— Я могу вам чем-либо помочь? — послышался негромкий почтительный голос.

Вздрогнув, я обернулся и только тут заметил высокого худощавого штатского, одетого в элегантный, хотя и несколько старомодный деловой костюм. Он сидел за изящного вида столом розового дерева, расположенным так, что войти в приемную, минуя его, было невозможно — ни дать ни взять удачно подобранная огневая позиция. Когда взгляд его упал на две мои звездочки, он встал и принял позу, которую можно было бы охарактеризовать как гражданский вариант стойки «смирно». У него был длинный аристократический нос и большие карие глаза, выглядывавшие из глубоких глазниц, к которым сбегались морщинки. Помимо этого лицо его отличали костлявые скулы и кустистые брови. Типичный директор похоронного агентства. Я прикинул, часто ли он улыбается, и решил, что не очень.

— Так чем я могу вам помочь, адмирал Брим? — повторил он.

— Как-то не расслышал вашего имени, — заметил я, протягивая ему руку.

— Хатуэй Коттшелл, личный секретарь командующего, — сказал он, несколько нерешительно пожимая мне руку.

— Вы хотели сказать, личный секретарь Саммерса, — поправил я его, выпустив наружу часть того гнева, что бурлил во мне, и тут же пожалев об этом.

— Э… можно сказать и так, — ответил Коттшелл, мгновенно уловивший мой намек.

— Хорошо, — сказал я. — Можете временно продолжать исполнять свои обязанности. Насчет работы на постоянной основе посмотрим позже. — Я кивнул в сторону единственной двери, открывавшейся в приемную с противоположной от входа стороны. — Кабинет командующего?

— Он самый, адмирал.

— Где Саммерс?

— В офицерском клубе, адмирал, — ответил Коттшелл. — Прощальный завтрак в узком кругу штабистов.

— Вызовите его сюда, — приказал я, когда экс-шеф-сержант вернул мне мое удостоверение.

— Адмирал?

— Мне нужно, чтобы эта жалкая сухопутная крыса была здесь через пятнадцать циклов — прежде, чем я увижу кого-либо еще. Ясно?

— Н-но н-не м-могу же я так просто оторвать адмирала…

— Скажете ему, что это чрезвычайная ситуация. Поверьте мне, вы скажете ему чистую правду.

— Т-так точно, господин адмирал.

— Насколько я понимаю, начальник штаба тоже в клубе?

— Э… никак нет, господин адмирал. Его не пригласили. Занятно…

— Почему не пригласили? — спросил я.

— Не могу знать, господин адмирал.

Ну как же, подумал я.

— Где его кабинет?

— Кабинет капитана Уильямса этажом выше.

— Хорошо. После того как вызовете Саммерса, передайте Уильямсу, что я хочу видеть его здесь, в кабинете командующего, ровно через цикл после прихода Саммерса, когда бы это ни случилось. Ясно?

— Э…так точно, господин адмирал.

— Ах да… — добавил я. — И отмените все специальные мероприятия на базе, связанные с передачей командования, — смотры, парады и все такое прочее. Об этом я позабочусь сам, позже.

— Так точно, господин адмирал. Никаких парадов.

— Тогда за дело, — сказал я, проходя в кабинет Саммерса. Его убранство отличалось такой пышностью, что меня едва не стошнило. Я даже зажмурился на мгновение. Здесь можно было спать… нет, лучше, заниматься любовью. Здесь можно было делать много чего, только не руководить военными операциями. Резко повернувшись, я ворвался обратно в приемную, где Коттшелл как раз разговаривал с кем-то по голофону.

— Это Саммерс? — спросил я.

— Это капитан Уильямс, господин адмирал. Он на проводе.

— Очень хорошо. Саммерс едет?

— Адмирал заверил меня, что приедет незамедлительно, господин адмирал.

— Отлично. Тогда на время нашей с ним встречи я предлагаю вам отдохнуть и выпить кф'кесса. Только не слишком задерживайтесь. Не думаю, чтобы разговор с Саммерсом занял слишком много времени. Ясно?

— Ясно, господин адмирал.

— И последнее, — добавил я. — Прежде чем идти, выведите на свой дисплей ежедневные записи за последний месяц.

— Ежедневные, господин адмирал?

— Вот именно, ежедневные, — подтвердил я. — Дайте их мне и ступайте отдыхать.

— Сейчас же, господин адмирал, — ответил он и забегал пальцами по клавиатуре, потом встал и вышел, похожий на высокое серое привидение.

Я уселся за его стол и в ожидании Саммерса начал знакомиться с донесениями штаба, технической службы, наблюдателей и прочих.

Приблизительно через тридцать циклов в дверь свирепо ворвался грузный контр-адмирал в парадной, белой с золотом, форме.

— Что все это значит, Коттшелл? — рявкнул он через плечо, направляясь к своему кабинету.

— Коттшелл вышел, — сказал я, поднимаясь из-за стола. Я сразу же ощутил, что мне придется приложить все свои усилия только для того, чтобы заставить себя говорить с этим типом.

— А вы еще кто такой, тытьпобери?

— Моя фамилия Брим.

Саммерс застыл на месте, потом повернулся и уставился на мою фуражку. Его свинячьи глазки мне запомнились еще по Академии. В тот ужасный год, когда я был на первом курсе, он уже готовился к выпуску и играл более чем активную роль в попытках заставить меня уйти.

До начала Первой Великой войны Флот был прибежищем отпрысков самых знатных и богатых семей Империи — таких как Саммерсы, владельцы преуспевающей корпорации «Саммерс и Винсент, Лтд.», занимавшейся разработкой полезных ископаемых на астероидах. Однако чудовищные потери первых лет войны заставили командование сделать доступ к образованию открытым, на конкурсной основе — после того, разумеется, как уломали или улестили всех оппонентов.

Мне, грязному нищему карескрийцу, удалось прорваться на первый так называемый открытый курс, и за это меня ненавидели. Возможно, я и выстоял-то только ради того, чтобы доказать им, что и я на что-то гожусь…