Онлайн книга «Капитан Филибер»
|
Ствол «номера один» уже упирался в его висок. Получилось как-то неожиданно просто. «Синдром шлема» — никаких сомнений, никаких комплексов — чистая реакция. — Отпусти… Осознал? Еще нет, рядом, возле самого тамбура, в узком коридоре, в загаженных купе — «братва». Наглые, уверенные в своей силе. Этот тоже — даже курить пришел с винтовкой, хорошо еще в сторону отставил… Винтовка, вещевой мешок… Мой, такой же, в купе. В следующую войну их будут называть «сидорами»… …Уже называют. «Сидоры» упоминались в статье 1903 года о кубанских пластунах. Я еще удивлялся, почему у автора статьи такая неказацкая фамилия. Гейман? Да, подъесаул Гейман. — Отпускаю. К двери, быстро! Ствол «номера один» указал направление — прямо к врезке-иллюстрации, к горизонту с терриконом. — Пошел!.. Оскалился, попятился боком… Винтовка недалеко — протяни руку, но в тесноте с ней не развернешься. Потому и подчинился. — Стал! Теперь весь мир — небо, холодная окаменевшая земля, невидимое солнце — за его спиной. Словно спрятался, забился за грубую ткань шинели. — Что на станции? Губы дернулись усмешкой, забытая папироса повисла в уголке рта. Нет, он не боялся. — Гаплык там полный. Тебе гаплык, офицерик! Эшелон с братвой на станции, все поезда шерстят, таких, как ты, на части рвут! Я кивнул. Все верно, именно об этом толковали в коридоре такие же, в шинелях без погон. — Так что, офицерик, опусти-ка свою пукалку… Я выстрелил — не думая, почти не целясь. Даже не я — «номер один», карманный «Маузер» модели 1910 года, решил сам заступиться за честь оружия. Мир — маленький и совершенный — был снова со мной. Я подошел к двери, поглядел вниз, на неторопливо уходящий вдаль склон, бросил взгляд на далекий террикон. Станция — и поселок. Донбасс… Нет, не Донбасс — Каменноугольный бассейн, пора привыкать. Винтовка показалась неожиданно тяжелой, почти неподъемной. Тоже с непривычки — мой АКМ, номер ВК 0559, с которым пришлось патрулировать Мертвый город, был вдвое легче. Забрать вещи. Да! И предупредить тех, кто в купе. * * * На гребне холма поезд уже не шел, еле-еле полз. Прыгать не пришлось. Просто шагнул вниз с подножки — из поезда-фантома прямо в холодную стылую реальность настоящего Мира. Земля ударила в подошвы… Порядок! Лишь фуражка подвела, съехала на ухо. Винтовка и оба мешка упали чуть дальше, их следовало поскорее подобрать… — …Етить твою триста раз подряд бога душу в матрену мать, етить твою в бабушку-лебедь, костить твою богородицу через вертушку по девятой усиленной, ёж вашу кашу под коленку в корень через коромысло, твоей мамы лысый череп в могилу под мышку… Фуражка, только что водворенная на место, чуть не улетела к самому террикону. Однако! Не один я, выходит, предпочел прогуляться пешком, кто-то очень голосистый решил составить мне компанию. Фольклорист, не иначе. — …Расклепать мою перететушку в ребро через семь гробов… С земли поднимался некто высокий, в старой солдатской шинели. Шапка, тоже солдатская, но без кокарды, откатилась далеко в сторону. Знаток фольклора выпрямился, поморщился брезгливо, провел рукой по шинельному сукну, затем пальцы коснулись широких «пушкинских» бакенбард. — Какая, однако, мерзость! Прошу прощения… Это уже мне. Заметил! Широкая ладонь оторвавшись от лица, привычно метнулась к несуществующему козырьку, задержалась в полете. — Фу ты! Совсем ремиз. Позвольте, однако, отрекомендоваться: штабс-капитан Згривец! Ответить я не успел. Еще одни голос прозвучал слева — громкий, молодой, с еле заметным гортанным акцентом. — Поручик Михаил Хивинский. Мы здесь не одни, господа!.. Я обернулся. А нас уже, оказывается, трое! Третий — под стать голосу, и двадцати пяти, поди, нет. Тоже в шинели, но определенно офицерской, по плечам — лямки от «сидора». На горбоносом лице — белозубая улыбка. Загорелый, с небольшими щегольскими усиками… Его я запомнил, в вагоне сидели рядом, на одной полке, даже успели о чем-то потолковать. Беспогонный, как и мы все. Штабс-капитан и поручик… В переполненном купе нас было с дюжину, меня послушали двое. Двое? Но мы же не одни? Хотел оглянуться, но вспомнил, что не представился. С именем и отчеством давно уже определился, а вот фамилия… Ладно, берем трофейную! — Капитан Кайгородов, господа. Николай Федорович. Предупреждаю сразу: в запасе, не служил, не воевал, не участвовал. …Все верно, даже насчет капитана. Университетский старлей запаса, звездочка за Мертвый город, потом еще — от независимой Украины. Если все сложить, перевести на здешние деньги… Рука под кожаный козырек. Надеюсь, товарищ Троцкий простит за плагиат. Теперь можно обернуться. * * * Винтовка и оба «сидора», мой и трофейный, лежали в нескольких шагах, но я не спешил — ни за вещами, ни за оружием. Считал. — …Двенадцать… четырнадцать… шестнадцать… — Восемнадцать, — эхом отозвался поручик Хивинский, явно занятый тем же. Я кивнул — именно восемнадцать. Молоденькие, в длинных, не по росту, шинелях, в штатских пальто, в каких-то невообразимых… душегрейках? Кацавейках? Стрижки короткие. Одна винтовка на всех. Кажется, война отменяется. Некоторых я уже видел, когда проходил по вагону, кто-то даже из нашего купе. Еще тогда подумалось, что все они — одна компания, только виду не подают. Сидели тихо, словом не обмолвились. Молчали — даже когда господа дембеля шутки строить изволили. И тоже без погон. Нет, у одного, самого рослого, в наличии, хоть и криво сидят. Наверняка только что приколол — английскими булавками. Эх, господа юнкера, кем вы были вчера! Стоп, какие еще юнкера? Двое как бы не из прогимназии… — Господин штабс-капитан, — вздохнул я, поворачиваясь к фольклористу Згривцу. — Постройте личный состав. Только без… Без этого. — Без чего? — крайне удивился тот. Даже моргнул, очень натурально. Уточнить? — Без этого, штабс-капитан. Без всякой там, разъядись оно тризлозыбучим просвистом, триездолядской свистопроушины, опупевающей от собственного лядского невъядения, разссвистеть ее рассучим прогибом, горбатогадскую ездопроядину. Ясно? Задумался, пошевелил губами, вероятно, считая коленца. Наконец, кивнул. — Так точно, капитан, полная ясность. Без этого. Повернул голову набок, почесал бакенбарду. — А вы, господин Кайгородов, тонняга! Вопрос о «тонняге» можно было пока отложить. Я пошел за винтовкой. |