Онлайн книга «Нуар»
|
Ричард Грай, прежде именовавшийся Родионом Гравицким, невольно поморщился. Да, теперь он турок, не казак. Не то, чтобы очень противно, но и не слишком весело. Немцем быть, конечно же, еще хуже… Крупный план
Берлин Июнь 1931 года – Липа! Липка, черт тебя побери! Кидай своего немца, айда Лёвке Гершинину, падле большевистской, морду бить!.. Пьяная физиономия под надвинутой на ухо шляпой дохнула крутым перегаром и сгинула в толпе. Людей возле входа в книжный магазин «Родина» собралось неожиданно густо, чуть ли не с две сотни. Для Берлина 20-х – маловато, но за эти годы многие успели уехать. Кто перебрался в Париж, кто в гостеприимный Белград, а кто и за океан. – Немец – это ты, Родион, – бесстрастно констатировал Теодор фон Липпе-Липский. – А знаешь, похож. Есть в тебе этакая прусская надменность. Еще бы пикельхаубе [25] на голову… – Чья б мычала, – хмыкнул я. – Сам ты перец-колбаса. Дойче зольдатен унд херрен официрен даст ист команден нихт капитулирен! [26] Липку передернуло. – Какая идиотская песня! Колбасники тупые, мать их!.. Я, между прочим, на фронт добровольцем ушел весной 1917-го! Сказал бы кто тогда, что в «гансы» запишусь, пристрелил бы не думая. Сегодня бывший штабс-капитан Липа был в штатском. Дорогой светлый костюм, белые туфли, розан в петлице, модная фетровая шляпа. Полный контраст со встретившим меня вчера на Hamburger Bahnhof [27] герром гауптманом. Пенсне – и то куда-то исчезло. Толпа у входа колыхнулась, подалась вперед, вновь отступила. Намечался явный аншлаг. – Придется поработать локтями, – рассудил я. – Наш Лев популярен, кто бы мог подумать! Липка дернул плечами: – Он – дама, приятная во всех отношениях. Кто пришел свистеть, кто аплодировать. И все будут довольны. Потому и не стал читать лекцию, стихи – оно как-то проще. – И бьют реже, – согласился я. – Поэты – они не от мира сего, рука не поднимется. Двери медленно отворились. Над толпой пронесся сдержанный стон. Чей-то локоть угодил мне точно в бок. – Bei dem Angriff – Marsch! [28] – рявкнул Липка. – «Штык вперед, трубят в поход, марковские роты!» Конечно, плохо, что брат на брата, такому, ясно, никто не рад. И мы не против пролетарьята. Но разве это – пролетарьят? По всем приметам – брехня декреты, в речах на съезде полно воды… Какая, мать её, власть Советов, когда в Советах одни жиды? Монаху – петля, казаку – пуля, цекисту – портфель, чекисту – квас… А у трудяги бурчит в каструле заместо тюри товарищ Маркс. Пока Юденич: «Даёшь, ребята!», а отстрелялись: «Заткнись, дурак!» И продотряды — без спросу в хаты. Да как же это? Да как же так? Лёва не уставал удивлять. Не тем, что сильно изменился, набрав изрядно плоти и отрастив настоящие усы, уже не тюленьи, моржовые. Все мы за эти годы не помолодели. Зато глас стал поистине трубным, впору в протопопы определять. А уж амбиции столько, что на взвод бы хватило. И стихи стали заметно лучше. Не тот ужас, что приходилось слушать в Галлиполи. Терпеть не станем. Всем миром встанем. Бузе не нужно учить братву. Ледок подтает — и мир узнает: «Аврора» снова вошла в Неву! Пойдем геройски народным войском. Куда ни глянешь – зовут давно, от сел тамбовских до пущ тобольских… А на Украйне гудит Махно. Под каждым стогом – спасибо Богу! — обрезов много; такая жисть. Чуть-чуть пригреет, и нам помогут. А ближе к маю – Москва, держись!.. Липка наклонился к самому моему уху, но я приложил палец к губам. Не хотелось мешать. В зале наконец-то настала тишина, даже самые истовые свистуны умолкли. Лев все-таки сумел овладеть аудиторией, и я мысленно ему аплодировал. Нашего тюленя не только не били, но и начали слушать. Силен, Царь Зверей! Но туго вмята в гранит Кронштадта картечью выбитая вода… На льду – курсанты, и делегаты, и по-немецки орут со льда. Снаряды рвутся. Форты сдаются. Сопит держава, махнув рукой. Страна устала от революций и люди хочут себе покой. …Стреляют в спину. Но близко финны, а лёд пока еще тверд окрест… Прощай, Рассея. Встречай, чужбина. Залив не выдаст – свинья не съест! Секунда тишины – и аплодисменты. Хлопал весь зал, даже те, что пришли сюда мордобойствовать. Задело! Кронштадцам в глубине сердца сочувствовали все, и «белые», и «красные». – «И по-немецки орут со льда», – вздохнул фон Липпе-Липский. – Молодец Лев! Но это только начало, вот увидишь. Липка не ошибся. Гершинин даже не успел прокашляться, готовясь читать дальше, как с заднего ряда раздался чей-то не слишком трезвый голос: – Господин прапорщик!.. Так за кого вы? Лев даже глазом не моргнул, но сзади не унимались: – Вы за коммунистов или все-таки за Россию? Кронштадтские морячки – они, как ни крути, мамзели по вызову. Платить перестали, вот и подняли бузу. Ответьте! Распорядитель – худая жердь во фраке, выскочил вперед, но грозный Лев величественно поднял десницу. – Отвеча-аю! Без всякой симпатии к участникам событий, ра-а-азвернувшихся на военно-морской базе в Кронштадте, отмечу общеизвестное. Как ни крути, м-а-атросики все же слегка охладили восторг опасных фанта-азеров, заставив их хотя бы на какое-то время вспомнить, что мирова-а-ая революция – мировой революцией, а терпение может урваться даже у совсем уж ба-аранов. Прививка, правда, держалась недолго, так что выпа-алывать безумие с корнем пришлось другим людям, рационалам и прагма-а-атикам… |