Книга Хоровод воды, страница 80 – Сергей Юрьевич Кузнецов

– Наверное, – осторожно отвечаю я. – Любой советский человек сделает все, чтобы раздавить фашистскую гадину.

– Бросьте, – отвечает Махбуб Али, – какие здесь, посреди гор и пустынь, могут быть советские люди?

Я молчу. Он либо провокатор, либо дурак.

– Я не имел в виду, конечно, подвергнуть сомнению вашу или чью-либо верность делу Ленина – Сталина, – официальнее говорит Махбуб Али. – Я имел в виду другое. Последнее время я часто думаю, что почти никто из миллионов людей, участвующих в этой войне, не понимает, в чем ее смысл. Зачем она происходит.

– Война происходит потому, что Гитлер вероломно нарушил договор между Германией и СССР, – отвечаю я, – и советский народ…

– Это ответ на вопрос «почему?», – перебивает меня Махбуб Али. – А ответа на вопрос «зачем?» нет ни у вас, ни у меня.

– Говоря в ваших терминах, – осторожно говорю я, – война есть часть Большой Игры. Можно сказать, она делает Большую Игру динамичнее.

Махбуб Али еще раз пристально смотрит на меня.

– Рад, что я в вас не ошибся, – говорит он, – но завтра нам рано выступать.

Третий день ничем не отличается от предыдущего. Воды осталось совсем немного, но Гоголидзе со слов Махбуба Али говорит, что должно хватить.

Меня несколько беспокоит модальность долженствования в этой фразе. Что значит должно хватить? Я бы предпочел услышать, что воды точно хватит.

Днем один солдат падает: у него солнечный удар. Махбуб Али велит погрузить солдата на ишака и двигаться дальше, не останавливаясь.

К вечеру мы спускаемся в большую долину. Спустя полчаса майор Али говорит, что уже видит конечный пункт нашего маршрута. Он показывает пальцем куда-то к югу, где примерно в часе пути виднеется полоска зелени: маленькая речушка, скорее, ручеек, окруженный чахлыми деревцами.

Махбуб Али садится на корточки и опускает в воду руки. Некоторое время он не двигается, и я уверен: глаза у него закрыты.

Майор Гоголидзе приказывает окопаться и разбить лагерь. Сегодня можно разжечь костер. Шевчук должен привести рацию в рабочее состояние и связаться со штабом.

Мы греемся у костра, когда он возвращается.

– Две новости, – мрачно говорит он. – Во-первых, Иран сдался, во-вторых, немцы окружили Ленинград.

Исход иранской операции был ясен уже три дня назад, и горечь от второго известия куда больше радости от первого. Мы сидим подавленные. Наконец Бирюков встает, берет седло и идет к лошадям.

– Ты куда? – окликаю я его.

– Домой, – зло отвечает он, – у меня там мамка с сестрой. К такой-то матери этот Иран, надо свою страну защищать!

– Сядь, – говорю я спокойно. – Ты что, на коне до Ленинграда скакать собрался? Да тебя первый же патруль остановит.

– А мне плевать! – отвечает Бирюков, и тут из темноты выступает высокая фигура Махбуба Али.

– Боец Бирюков, – ровным голосом говорит он, – положите седло и приступайте к выполнению следующего задания, для которого Родина направила вас сюда.

– А пошел ты! – говорит Бирюков, но останавливается, увидев что Махбуб Али вынимает револьвер.

– Коля, – предостерегающе говорю я, но Бирюков уже опускает седло на землю.

Махбуб Али указывает на продолговатый сверток, в целости и сохранности доставленный нами.

– Вкопайте это, – говорит он, – где-нибудь на том берегу реки, не очень далеко от воды.

Взяв лопаты и сверток, мы с Бирюковым в молчании переходим реку. Бирюков ежится от ледяной воды, мне тоже не по себе.

В брезентовом свертке оказывается деревянный столб, и я думаю, что те, кто направил нас сюда, хорошо представляли здешнюю растительность.

Мы молча копаем. Темно, и мы уже едва различаем свои руки. Мне кажется, я слышу, как всхлипывает Бирюков.

Через полчаса столб установлен.

Слышен плеск воды, к нам подходит Махбуб Али. Несколькими ударами он укрепляет на столбе доску, принесенную с собой. Теперь столб похож на невысокий могильный крест.

– Бойцы, – говорит Махбуб Али, – поздравляю вас с успешным выполнением задания.

К нам приближается светлое пятно: это идет майор Гоголидзе, освещая себе дорогу ярко пылающей веткой.

– Товарищ майор, – кричит он, – всё?

– Да, – отвечает Махбуб Али, – теперь будем ждать.

Гоголидзе останавливается на том берегу. Ветка горит так ярко, что мне хорошо видно угрюмое, измазанное в грязи лицо Бирюкова, его припухшие глаза и упрямо сжатые губы. Лицо Махбуба Али исполнено восторженной решимости – если бы не ироничный взгляд, я бы назвал его фанатичным.

Наконец я перевожу взгляд на деревянную конструкцию. Теперь, при свете импровизированного факела, я удивляюсь, как мы раньше не узнали пограничный столб.

На доске, криво прибитой Махбубом Али, аккуратными буквами по-русски и по-английски написано: «СССР – ИНДИЯ».

Вечером 2 сентября с той стороны у обозначенной нами границы появилась группа белых мужчин, говоривших друг с другом по-английски. Их переговоры с Махбубом Али заняли не больше часа, потом они ушли. Дождавшись их отбытия, Махбуб Али верхом покинул долину.

Через два дня Гоголидзе получил по рации приказ вырыть и сжечь столб. Выполнив его, мы вернулись в расположение ОСАА, где я и находился вплоть до ее скорого расформирования.

Махбуба Али я больше никогда не видел – но уже знал ответ на его вопрос зачем?

Ровно два года Мировой войны потребовалось, чтобы я добрался до Индии – как обещал мне отец двадцать восемь лет назад.

Отец никогда не врал мне.

Разумеется, дедушка Миша не рассказывал всех подробностей. Большую часть я придумал сейчас – и, боюсь, неудачно. Трудно вообразить Великую Отечественную в среднеазиатских декорациях – все время сбиваюсь на Киплинга, тем более, что рассказ деда почти забыл. Помню только, что небольшим отрядом они прошли вдоль тогдашней границы Ирана и Афганистана, добрались до Индии, врыли столб, после коротких переговоров с англичанами вырыли его и вернулись назад. Я даже не спросил деда, когда, собственно, все случилось, посчитав, что этот эпизод должен быть хорошо известен историкам.

Я ошибался: специалисты, с которыми я говорил, только строили предположения. Сошлись на том, что рейд имел место во время советско-британского вторжения в Иран в августе-сентябре 1941 года. Вероятно, таким образом Сталин оказывал давление на союзников – не то по поводу второго фронта, не то по каким-то другим политическим причинам, неизвестным мне.

Большая Игра, как сказал бы Махбуб Али.

Насколько я помню, дед не обсуждал со мной, зачем командование послало их врыть (а потом вырыть) пограничный столб. Думаю, ему было важно другое: вопреки революции, гражданской войне и террору, вопреки отказу от своей фамилии и железному занавесу он все-таки побывал в Индии.